И начинает решаться в таком вот ключе. Я говорю:
– Стоп, дорогой товарищ купец? Я не девушка, мне ваши комплименты ни к чему. Порядки у нас действительно строгие, и солдатам категорически запрещено хоть в самом малом причинять ущерб мирному населению, к каковому вы, безусловно, относитесь. Давайте к делу.
– Пришли трое солдат, – говорит китаец. – Сунули мне под нос оружие, прижали к стенке и начали брать из лавки все, что понравилось. Тот, что у них за старшего, начал спрашивать, есть ли в доме женщины… Пойдемте, господин командир, заберите их, они там все трое…
Тут я начинаю кое-что прикидывать…
– То есть как это – «заберите»? – спрашиваю я с нешуточным удивлением. – В каком смысле?
Неужели, думаю, поубивал? Нет, не пришел бы ко мне тогда так смело. Оглушил и связал? Но как бы он справился с тремя вооруженными? А ведь как-то справился, иначе не пришел бы ко мне, и ведь не бежал, а спокойно пришел, не торопясь… «Заберите». «Они там».
– Пойдите уж и заберите, – говорит китаец. – Или, если вам самому не полагается заниматься столь ничтожными пустяками, пошлите какого-нибудь фельдфебеля или унтера. Я жил в России еще в те времена, когда у вас был император, навидался ваших уважаемых военных. В любой армии непременно должны быть унтера и фельдфебели…
Нет уж, думаю я радостно. Никаких сержантов и даже комвзвода привлекать не будем. Если там и в самом деле Федька со своими шестерками, я такой случай ни за что не пропущу. Своими глазами полюбуюсь…
– Я сам пойду, – говорю я ему. – Только объясните вы мне, что с ними случилось? Если они все еще там, как вам удалось вырваться и добраться сюда?
Может, подсунул водки с сонным зельем? Тогда все понятно и объяснимо. Они, говорят, мастера на зелья…
Китаец кланяется, лицо непроницаемое, и что у него в глазах – совершенно непонятно. Как было сказано лет через двадцать в кино, Восток – дело тонкое…
– Господин офицер, – говорит он, кланяясь. – Не подумайте, что вашим солдатам кто-то причинил вред. О, никакого! Кто дерзнет причинить вред доблестным русским воинам, прогнавшим с нашей земли японского дракона? Просто так уж вышло, что они вас ждут, целые и невредимые.
Ничего не понимаю. Вижу один-единственный вариант: он им таки подсунул водку с сонным зельем. Может, специально держал бутылочку для таких вот гостей, необязательно наших. Что тут еще можно подумать? Но дело определенно какое-то… мутноватое. А потому кликнул своего ординарца, велел взять автомат, и пошли мы с китайцем. Я прикидываю: если они там лежат вповалку, одурманенные снотворным, так даже лучше, пожалуй, так даже нагляднее. Верил бы я в бога, попросил бы: господи, сделай так, чтобы там оказался именно Федька с дружками.
Китаец по дороге пытался осторожненько расспрашивать, со всей хитрой дипломатией: а какую именно жизнь собираются теперь устраивать господа русские освободители? Как они будут относиться к «ничтожным купчишкам» – ущемлять или нет? Если отшелушить всю витиеватость, к этому и сводилось. Я ответил, как и следовало: мол, мы во внутренние дела вмешиваться не намерены, они тут сами должны устраивать жизнь по своему разумению.
Дошли быстро. Да-а… Сразу стало ясно, почему он тревожился насчет будущего – с большим житейским опытом человек, не мог не слышать про строительство социализма и борьбу с эксплуататорскими классами. Ничтожный купчишка, ага… Дом у него двухэтажный, кирпичный, отнюдь не хибара, во весь первый этаж – не лавчонка, а большущий магазин со стеклянными витринами и солидной вывеской: золотые иероглифы по зеленому. Немаленький двор обнесен стеной – снаружи видно, что ох какой немаленький. Да уж, с таким хозяйством начнешь беспокоиться о возможном раскулачивании…
Ворота высокие, внушительные, крыша на них причудливая, края выгнутые, черепица непривычного вида. Вошли мы втроем в калитку. По периметру двора – что-то наподобие складов или амбаров, чистота во дворе невероятная, хоть бы бумажка валялась…
– Ох ты ж мать твою… – не удержался мой ординарец.
Зрелище и впрямь диковинное… Федька (ага, соколик!) и двое его дружков помоложе (ну да, их-то и можно было тут ожидать) вовсе не валяются в дурмане. Как заверял китаец, живехонькие и здоровехонькие. Ходят они, голубчики, гуськом во двору, по свободному пространству, кругаля нарезают. Не особенно и быстро, словно прогуливаются. В затылок друг дружке, хотя и не в ногу, и у каждого в руках здоровенный узел. Слышно прекрасно, как там бутылки позвякивают. На нас не обратили ни малейшего внимания, идут дальше, ухом не поведя, как гусята за гусыней. Молчат.
Обошли они двор и стали приближаться ко мне. Смотрю… Полное впечатление, что они и правда в каком-то дурмане: лица застывшие, очумелые, глаза остекленевшие, Федька на меня косится, рожа у него прямо-таки страдальческая, но не останавливается, ни слова не произносит, идет дальше со своим узлом. Чудеса…
– Воровать нехорошо, – говорит китаец. – Попросили бы вежливо, я обязательно угостил бы на славу господ освободителей. Грабить зачем? Женщин требовать зачем? Плохие солдаты, господин командир.
Ага, вон и их автоматы, в уголке аккуратно сложены. У меня, признаться, ни особенного удивления, ни желания задавать вопросы. Гипноз, что ли? Читывали мы про гипноз… А, какая разница? Главное, Федька с приятелями угодили как кур в ощип, и от трибунала их сейчас не спасет никакое чудо. Застигнуты за мародерством лично командиром роты, ординарец свидетель…
Повесил я себе на плечо Федькин автомат, велел ординарцу забрать остальные два. Говорю китайцу:
– А как теперь их… Ну, чтобы прекратили ходить?
Китаец отвечает:
– В два счета, господин офицер…
Подошел, хлопнул по плечу Федьку, что-то ему сказал тихонько – и Федька остановился. Смотрит на меня, голову повесил, чует кошка, чье мясо съела… Китаец то же самое проделал с остальными двумя – и они тоже очнулись.
– Ну, – говорю, – соколики, кладите узлы, не ваше. И шагом марш за ворота.
Повел автоматом для убедительности, они и поплелись. Даже не пробуют ныть или изворачиваться – не отошли еще…
Нашел я местечко, где их можно посадить под замок (пустой амбар неподалеку от того дома, где я обосновался), поставил часового, гауптвахта получилась – загляденье. И, не мешкая, отправился к коменданту. Ординарец по дороге говорит мне тихонько:
– Я так понимаю, товарищ капитан, про все докладывать не стоит?
– Правильно рассуждаешь, Степа, – ответил я, чуть подумав. – К чему? Наверняка не поверят. Главное, эти субчики пойманы с поличным на мародерстве, и это несомненный факт. Они, сдается мне, тоже язык распускать не будут – не поверят, решат, что под психов симулируют.
– У меня дедов брат так умел, – говорит он (он сибиряк). – Ехали мы с ним на базар, остановились переночевать в одном доме. Воз оставили на улице. Хозяин говорит: у нас тут пошаливают. А дед ему: не боись, если что, претензий к тебе не будет. Выходим утром – а вокруг воза нарезают круги двое, с мешками на спине, в точности как сейчас Федька с корешами. Это они ночью хватанули по мешку, да не ушли. Дед говорит: все поняли, сучьи дети? Они чуть ли не в плач: отпусти, сделай милость, в жизни больше не будем… Дед подошел, по плечу хлопнул обоих – побросали они мешки и как дунут от нас… Верите или нет, товарищ капитан, своими глазами видел…
– Отчего же не верить? – говорю. – Теперь вполне верю. Ты помалкивай, Степа, ну его…
Пошел я к коменданту. Комендант – наш же комбат. Такие военные порядки: часть, которая в город вошла первой, становится гарнизоном, а ее командир – комендантом. Наш батальон первым и вошел. Доложил я честь по чести: так и так, такие-то мною лично, в сопровождении ординарца, застигнуты при грабеже у местного жителя его имущества…
Комбат радешенек – он тоже про Федьку слышал кое-что и прекрасно знает, что это за экземпляр и как давно по нему штрафная рота плачет. Не было никакого трибунала: комбат имел право своей властью отправить в штрафную роту. Написал он бумагу, связался со штабом полка, вскоре за мазуриками приехали на «студере» особисты, – и покатили они, куда надлежит. Крепко я сомневаюсь, чтобы они трепались потом, при каких обстоятельствах влипли – а если даже и трепались, то вряд ли им особенно верили. Да и какая мне теперь разница? Пусть себе болтают, что хотят, бумага от комбата железная, как и мой письменный рапорт. Избавились наконец…
Мы там стояли еще два дня, потом полк ушел. Китайца я больше не видел, да и не имел к тому никакого желания: ну зачем мне этакие чудеса, которые никак не вписываются в нормальную жизнь? Без них спокойнее как-то…
Нам, батальонной разведке, в японском походе пришлось несладко. Я не про бои или лишения – какие там лишения, ничего подобного. Просто… Как бы это получше сформулировать… В общем, мы там оказались сбоку припека. Черт-те что и сбоку бантик. На той войне были нужные, необходимые, уважаемые люди. А тут непонятно даже и кто…
