– Ловко, ловко, – повторил Райский. – Прямо-таки потрясает подобное проворство. Охмурили старикашку, сосватали матушку мою… Изя тут со мной беседовал. Просил оставить вас в покое, даже ногами топал…
Суворов молчал, ожидая продолжения.
– Конечно, теперь, – продолжал Райский, – ситуация поменялась. Ради любимой мамы я готов на все. По правде говоря, она давно мечтала выйти замуж за старого греховодника, только гордость не позволяла действовать решительней. И вот мечта ее исполнилась. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. И я откровенно рад. Она пристроена, и у меня руки развязаны. Спасибо вам, дорогой товарищ сыщик.
Суворову послышалась ирония в его словах, и он внимательно изучал лицо Райского. Физиономия заботливого сыночка напоминала маску. Несколько глуповатое выражение обескураживало. Райский достал накрахмаленный платочек, вытер со лба пот и вновь взглянул на Суворова.
– Давайте выпьем. – Он потянулся к бутылке шампанского, наполнил два фужера, залпом выпил свой. – У меня, конечно, возникли большие проблемы. Когда я завел разговор на ваш счет, меня не поняли. Но я просил, очень просил… – Райский вновь наполнил свой фужер. – Давайте выпьем за взаимопонимание. – Он сделал несколько глотков, но тут же резко поставил фужер на стол, расплескав содержимое. – Понимаете, в чем дело? Пока нас с Леоновым было двое, все казалось несерьезным, вроде игры. Экспериментировали, разрабатывали программы. Но теперь, как я уже говорил, происходящее настолько серьезно, что я, право, не знаю… По сути, я уже не нужен. Схема отлажена, идеи воплощены в жизнь, колесики крутятся, а я… Когда вчера завел разговор на ваш счет, мне так и сказали: «Ты, мол, Юра, при всех своих способностях, шестеренка, вернее, шестерка». Надо мной громоздятся страшные люди, и не просто страшные, а обладающие невероятным могуществом. С Сетью не шутят! Понимаете? Поскольку вы в курсе, буду до конца откровенен. Сеть вышла за пределы страны и превратилась в некий международный синдикат. Влияние ее растет день ото дня. И любого, кто встает на пути, она безжалостно уничтожает. Вас, меня… какая разница. Незаменимых не бывает. На то она и Сеть. Дала сбой одна ячейка, ее выбрасывают и заменяют другой. Мне, конечно, обещали оставить вас в покое, но верить им я не могу. Хотя, с другой стороны, не понимаю, почему вы отказываетесь сотрудничать. Не все ли равно, кому служить? Может, передумаете?
Суворов собирался ответить, но в этот момент к столику подошла раскрасневшаяся парочка молодоженов.
– Беседуете? – весело спросил Дамкер. – Надеюсь, нашли общий язык?
– Да уж, конечно, нашли, – подтвердила Капитолина. – С моим Юрочкой договориться несложно, если он маму послушает. Но ведь ты послушаешь?
Райский задергал головой, словно отгоняя назойливую муху, и Суворову неожиданно стало его жалко. Странный парень. Дожил до седых волос, а до сих пор – маменькин сынок. И сбивчивые объяснения не вносили ясности. Оставят ли его в покое? Скорее всего, нет. Возможно, дадут передышку, а потом вновь начнут душить. Во всяком случае, он получил отсрочку. Что ж, и на том спасибо.
– Вы почему сидите с каменным лицом? – обратился к Суворову Дамкер. – Сегодня праздник, нужно веселиться, выпивайте, закусывайте. Поверьте, все будет хорошо.
В это мгновение у столика возникла странная фигура. Суворов поднял глаза: перед ним стоял Валюн.
– Здравствуйте, – произнес журналист.
– А это еще кто? – недовольно спросила Капитолина.
– Вот он мне нужен. – Валюн ткнул пальцем в Суворова.
Тот поднялся и внимательно посмотрел на нежданного гостя.
Видок у парнишки был довольно странный. На бледном лице лихорадочно блуждали беспокойные черные глаза. Бисеринки пота усеивали лоб и скулы. Он почему-то постоянно морщился, словно только что сжевал целый лимон.
Пьян, решил Суворов, но ошибся. Валюн не выпил ни капли.
– Чего тебе? – спросил он у журналиста.
– Вас мне нужно, – монотонно повторил Валюн.
– Зачем?
– Дело… мне приказали…
– Какое еще дело?
Не вдаваясь в объяснения, Валюн выхватил из кармана длинный острый предмет, как оказалось, шило, и вонзил его Суворову в грудь.
Острейшая, ярчайшая, как молния, боль пронзила все существо частного детектива. Суворов слабо вскрикнул, колени его подогнулись, и он повалился на пол, не слыша ни истошных воплей Капитолины, ни рева подскочившего к нему Толи. Все завертелось перед глазами: перекошенное лицо Дамкера, разинутый в крике щербатый рот Райского, злобный и тоскливый, словно у загнанной в угол собаки, оскал Валюна. Воронка, стремительно засасывавшая его, превратилась в трубу с зыбкими краями. Он улетал все дальше и дальше, а перед мысленным взором в калейдоскопическом вихре проносились картинки собственной пестрой жизни. И еще, где-то в самой глубине меркнущего сознания родилось чувство, что все происходящее с ним уже когда-то было и сейчас лишь вновь повторяется, и будет повторяться целую вечность.
Последнее, что воспринял разум, – пришедший извне металлический голос, тоже ранее уже слышанный: «Игра окончена… игра окончена…»
Райский открыл глаза, встал с кушетки и потянулся, потом потряс головой, отгоняя наваждение, и выключил аппаратуру.
– Сеанс окончен! – громко произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, после чего отправился на кухню и стал варить крепчайший кофе.
Неплохо сработано, размышлял Райский, качественно, и главное, весьма достоверно. Больше всего его удивляло то обстоятельство, что в момент действия программы время то спрессовывалось, то растягивалось до бесконечности. Вот, скажем, сейчас, действие происходит в течение недели, а в реальности программа длится чуть больше трех часов. Но главное достижение в другом. В ходе действия программы на индивида тот совершенно теряет ощущение своего «я» и полностью растворяется в программе, но как только программа заканчивается, сознание включается вновь, причем человек помнит все происходившее с ним в иллюзорном мире до мельчайших подробностей. Он сопереживает вместе с главным героем и основными действующими лицами: радуется, страдает, его ощущения ничем не отличаются от реальных. Конечно, виртуальные игры – неплохая штука, но его, Райского, изобретение нельзя даже сравнивать ни с какими шлемами. Это действительно открытие века – двадцать первого века, конечно же! Сканирование мозга – штука непредсказуемая. Скорее всего, в дальнейшем удастся стабилизировать воздействие аппаратуры на сознание, но пока в психике происходят необратимые изменения, и восстановить нормальное ее функционирование практически невозможно. Поэтому приходится подыскивать на главные роли людей одиноких, о которых через неделю никто и не вспомнит. Таких, скажем, как этот Суворов. Сейчас он находится в коме, и что с ним делать дальше, непонятно. Хотя это не его забота. А с другой стороны, почему он должен испытывать угрызения совести? Мало ли людей ежедневно гибнет на дорогах? Такова жизнь, а искусство требует жертв. И не только искусство, усмехнулся Райский.
