Сгорая от любопытства, я бросился сначала в Польяк, потом – в Жюлианж. Оба городка гудели, как потревоженные ульи. Все жители высыпали на улицу и поздравляли друг друга с избавлением от кошмара. Вскоре я встретил отца, которому, как и мне, не сиделось дома, но он, похоже, не разделял всеобщего ликования. Следом за отцом я увидел и Жюльену. Она была мрачнее тучи. Но почему? Я никак не мог понять. А этот верзила Жанту ничего не мог или не хотел объяснить. Я уже давно понял, что он, как говорится, целиком под каблуком у Жюльены, ибо он на все смотрел ее глазами; он смеялся, когда она смеялась, и плакал, когда она плакала. В тот день он пытался во всем подражать своей женушке и пыжился, напуская на себя таинственный вид.
– Уж эта мне Мария-Жанна!– без устали повторял Жанту, так что было непонятно, восхищается он ею или смеется над ней. А Жюльена только сжимала кулаки и цедила сквозь зубы:
– Да ладно, Жанту, еще поглядим, как всё обернется...
Как я уже сказал, произошло все это 11 августа, и о том, что память мне не изменяет, свидетельствуют газеты той эпохи. На следующий день, то есть 12 августа, я вновь отправился шататься по горам, томимый каким-то смутным беспокойством, и дошел аж до Бессе. Каково же было моё удивление, когда неподалеку от этой деревушки я издали заприметил Жюльену (а зрение у меня в ту пору было отменное). Моя сестрица разговаривала с одним из егерей из свиты господина Антуана, неким Пелисье. Оба они смотрели в одну сторону, туда, где по дну глубокого оврага шел какой-то чернобородый мужчина с длинными, ниспадающими на плечи волосами, за ним следовала крупная сука с отвисшими сосцами. Я узнал ее: это была все та же сторожевая собака, причем явно не чистокровная, а какая-то помесь, которая трусила несколько дней назад за Жюльеной по дороге в Ликоне.
Я не окликнул сестру, а пошел своей дорогой. Я увидел, что незнакомец, пройдя по оврагу, стал спускаться по крутому склону к Бессеру. Я и сам чуть позже отправился в Бессер, где и порасспросил о нем кое-кого из знакомых. Мне сказали, что это Антуан Шатель, младший сын Жана Шателя из деревни Дарн, самого уважаемого и влиятельного человека в приходе Бессер. Когда-то Жан Шатель держал кабак и составил себе вполне приличное состояние. В округе он слыл одним из лучших охотников. Сам кюре из Бессера очень ценил и уважал его. Говорили, что он был человеком образованным и очень умным. Старший сын Жана Шателя, Пьер, вел в Бессере дела и представлял интересы одной знатной дамы из рода д'Апшье, вдовы некоего Лемонжье. Младший сын Жана Шателя, Антуан, тот самый бородач, которого так пристально рассматривали Жюльена и Пелисье, служил лесником в лесу Теназер, принадлежавшем все той же знатной даме из рода д'Апшье, жившей в Шатонефе. Этот Антуан, как оказалось, был личностью довольно известной и примечательной, ибо он много путешествовал по дальним странам, за какое-то преступление едва не попал на галеры, жил у гугенотов в Виваре, плавал по морям, побывал в плену у пиратов, а может, и сам был пиратом... Поговаривали, что он попал в лапы к арабам в Алжире и был в рабстве у какого-то шейха.. вообще о нем говорили всякое... Но чего только не придумают люди?..
Однажды Антуан Шатель вдруг объявился в родных краях, изуродованный, покрытый шрамами, столь сильно изменившийся, что его с трудом узнали. Сначала отец и брат сторонились скитальца, но потом зов крови победил, они не отвергли его, а поддержали. В течение долгих лет он жил в полном одиночестве в лесу, иногда – в охотничьем домике, иногда – в одной из трех хижин, что он построил около Монмуше. Его всегда окружали полудикие сторожевые псы во главе с его любимой очень крупной рыжеватой сукой. Главное логово Антуана Шателя находилось в горах над Озенком, как раз на краю глубокой пропасти Гургусир. Там не было ни дорог, ни тропинок, только скалы, оползни да крупные валуны. Девять месяцев в году никто, кроме самого Антуана Шателя, не осмеливался нарушить тишину и гордое молчание этих вершин.
Когда Антуан Шатель умирал там от лихорадки, Жан Шатель, обеспокоенный тем, что его блудного сына никто нигде не видел на протяжении нескольких недель, с превеликим трудом добрался до занесенной снегом хижины, более похожей на берлогу, чем на человеческое жилище. Он спас сына, выходил его и, вероятно, выслушал его исповедь, после чего не счел зазорным показаться с ним на людях. С того времени Антуана стал открыто поддерживать и его брат Пьер.
Как я уже сказал, произошло все это 11 августа, и о том, что память мне не изменяет, свидетельствуют газеты той эпохи. На следующий день, то есть 12 августа, я вновь отправился шататься по горам, томимый каким-то смутным беспокойством, и дошел аж до Бессе. Каково же было моё удивление, когда неподалеку от этой деревушки я издали заприметил Жюльену (а зрение у меня в ту пору было отменное). Моя сестрица разговаривала с одним из егерей из свиты господина Антуана, неким Пелисье. Оба они смотрели в одну сторону, туда, где по дну глубокого оврага шел какой-то чернобородый мужчина с длинными, ниспадающими на плечи волосами, за ним следовала крупная сука с отвисшими сосцами. Я узнал ее: это была все та же сторожевая собака, причем явно не чистокровная, а какая-то помесь, которая трусила несколько дней назад за Жюльеной по дороге в Ликоне.
Я не окликнул сестру, а пошел своей дорогой. Я увидел, что незнакомец, пройдя по оврагу, стал спускаться по крутому склону к Бессеру. Я и сам чуть позже отправился в Бессер, где и порасспросил о нем кое-кого из знакомых. Мне сказали, что это Антуан Шатель, младший сын Жана Шателя из деревни Дарн, самого уважаемого и влиятельного человека в приходе Бессер. Когда-то Жан Шатель держал кабак и составил себе вполне приличное состояние. В округе он слыл одним из лучших охотников. Сам кюре из Бессера очень ценил и уважал его. Говорили, что он был человеком образованным и очень умным. Старший сын Жана Шателя, Пьер, вел в Бессере дела и представлял интересы одной знатной дамы из рода д'Апшье, вдовы некоего Лемонжье. Младший сын Жана Шателя, Антуан, тот самый бородач, которого так пристально рассматривали Жюльена и Пелисье, служил лесником в лесу Теназер, принадлежавшем все той же знатной даме из рода д'Апшье, жившей в Шатонефе. Этот Антуан, как оказалось, был личностью довольно известной и примечательной, ибо он много путешествовал по дальним странам, за какое-то преступление едва не попал на галеры, жил у гугенотов в Виваре, плавал по морям, побывал в плену у пиратов, а может, и сам был пиратом... Поговаривали, что он попал в лапы к арабам в Алжире и был в рабстве у какого-то шейха.. вообще о нем говорили всякое... Но чего только не придумают люди?..
Однажды Антуан Шатель вдруг объявился в родных краях, изуродованный, покрытый шрамами, столь сильно изменившийся, что его с трудом узнали. Сначала отец и брат сторонились скитальца, но потом зов крови победил, они не отвергли его, а поддержали. В течение долгих лет он жил в полном одиночестве в лесу, иногда – в охотничьем домике, иногда – в одной из трех хижин, что он построил около Монмуше. Его всегда окружали полудикие сторожевые псы во главе с его любимой очень крупной рыжеватой сукой. Главное логово Антуана Шателя находилось в горах над Озенком, как раз на краю глубокой пропасти Гургусир. Там не было ни дорог, ни тропинок, только скалы, оползни да крупные валуны. Девять месяцев в году никто, кроме самого Антуана Шателя, не осмеливался нарушить тишину и гордое молчание этих вершин.
