— Так кто у нас Новое Мясо? — спросил он.
— Что? Что он сказал? — послышался голос из стока.
— Ни хера не слышу.
Чарли помахал фарфоровым медведем у дыры.
— Вам этого надо? — И кинул еще одну «М-80».
— Нравится? — крикнул он, швыряя третью шутиху.
— Будете знать, как об мою руку точить клювы, трепаные вы гарпии!
— Мистер Ашер, — раздался голос у него за спиной.
Чарли обернулся: над ним стоял полицейский инспектор Альфонс Ривера.
— О, здрасьте, — сказал Чарли и сообразил, что держит в руке зажженную «М-80».
— Простите, я секундочку, — сказал он и метнул шутиху в отверстие.
Тут все и взорвалось.
Ривера отошел на несколько шагов и сунул руку в карман — предположительно за пистолетом. Чарли запихал фарфорового медведя в саквояж и поднялся. Он слышал, как его снизу костерят и проклинают.
— Ебаный недотепа, — визжали темные силы.
— Я сплету корзинку из твоих кишок и понесу в ней твою голову.
— Ага, — вторил этому голосу другой.
— Корзинку.
— Мне кажется, этим ты уже грозила, — произнес третий.
— А вот и нет, — ответил первый.
— Заткнитесь нахуй! — завопил Чарли ливнестоку и посмотрел на Риверу, который уже вытащил табельный пистолет, хоть пока и не навел.
— Что, — спросил инспектор, — проблемы, э-э… с кем-то в канализации?
Чарли ухмыльнулся.
— Вы же ничего не слышите, правда? — Ругань не прекращалась, но сейчас орали на каком-то языке, где для правильного произношения, очевидно, требовалось много соплей.
На гэльском, немецком или еще каком.
— Я отчетливо слышу звон в ушах, мистер Ашер, от взрывов ваших отчетливо незаконных фейерверков, но помимо этого — нет, ничего.
— Крысы, — сказал Чарли, бессознательно вздергивая бровь, словно имея в виду:
«Ну что, ваши уши выдержат такую гору дурно пахнущей лапши?»
— Терпеть не могу крыс.
— Угу, — ровно ответил Ривера.
— Крысы точили клювы об вашу руку, и вы, очевидно, полагаете, что к дешевым антикварным безделушкам в форме животных тайную тягу испытывают тоже крысы?
— Так это вы слышали? — уточнил Чарли.
— Да-с.
— И вам, значит, непонятно?
— Да, — ответил полицейский.
— Но костюмчик славный. «Армани»?
— Вообще-то «Канали», — сказал Чарли.
— Но спасибо.
— Для бомбежки канализации я б надевать не стал, но каждому свое. — Ривера не двигался с места.
Стоял он у самого бордюра, шагах в десяти от Чарли, оружия не прятал. Мимо протрусил бегун — и по такому случаю наддал скорости. Чарли и Ривера вежливо ему кивнули.
— Так что? — сказал Чарли.
— Вот вы профессионал, куда вы с этим обратитесь?
Ривера пожал плечами:
— Вы же не слишком много рецептурных медикаментов принимали в последнее время, а?
— Хорошо бы, — ответил Чарли.
— Всю ночь пили, вас из дому выставила жена, рассудок ваш помутился от угрызений совести?
— Моя жена скончалась.
— Простите. Давно?
— Скоро год.
— Нет, это не поможет, — сказал Ривера.
— Душевные заболевания в роду имелись?
— Не-а.
— Теперь имеются. Поздравляю, мистер Ашер. В следующий раз можете воспользоваться.
— Будете меня скручивать? — спросил Чарли, думая о том, как объяснит это детским службам соцобеспечения.
Бедняжечка Софи, у нее папа — и зэка, и Смерть, в школе ей придется туго.
— Костюм на заказ, его непросто будет накидывать на голову, если вы меня скрутите. Я сяду в тюрьму?
— Со мной не сядете. Думаете, мне легче это объяснять? Я инспектор, я не арестовываю за то, что человек швыряет фейерверки и орет в канализационные люки.
— Тогда почему вы не прячете оружие?
— Мне так надежнее.
— Понимаю, — сказал Чарли.
— Вероятно, я вам показался отчасти неуравновешенным.
— Думаете?
— Так на чем мы остановились?
— Это весь ваш боезапас? — Ривера повел подбородком на бумажный кулек у Чарли под мышкой.
Чарли кивнул.
— Давайте-ка вы швырнете все это в канализацию, и мы с этим покончим.
— Не выйдет. Я понятия не имею, что они сделают, если к ним в руки попадут фейерверки.
Теперь настал черед Риверы воздеть бровь.
— Крысы?
Чарли швырнул кулек в отверстие. Снизу донесся шепот, но торговец постарался не показать Ривере, что прислушивается.
Тот уложил пистолет в кобуру и оправил лацканы пиджака.
— Так вы часто получаете такие костюмы? — спросил он.
— Раньше было реже. Сейчас много работы с наследствами, — ответил Чарли.
— Моя карточка у вас есть — позвоните, если будет что-нибудь длиной сорок, итальянское, шерсть от средней до тонкой, э-э… или шелк-сырец, тоже пойдет.
— Ага, шелк идеален для нашей погоды. Конечно, рад буду помочь вам немножко сэкономить. Кстати, инспектор, а как вы оказались в глухом переулке, в стороне от больших улиц, утром во вторник?
— Этого я вам сообщать не обязан, — с улыбкой ответил Ривера.
— Не обязаны?
— Нет. Всего хорошего, мистер Ашер.
— И вам того же, — сказал Чарли.
Значит, теперь за ним следят и под улицами, и на улицах. Иначе что тут делать инспектору отдела убийств? Ни «Великая большая книга Смерти», ни Мятник Свеж ничего не говорили про легавых. И как, по-вашему, все эти смертельные дела хранить в секрете, если у вас на хвосте фараон? Ликование Чарли от того, что он дал бой врагу — пошел наперекор своей природе, — улетучилось. Он не очень понимал, что здесь не так, но чутье подсказывало: он только что крупно облажался.
Под улицей Морриган переглядывались в изумлении.
— Он не знает, — сказала Маха, изучая свои когти, блестевшие нержавейкой в тусклом свете, что сочился Сверху.
На ее теле тоже начали проступать выпуклые перья с пушечным отливом, а глаза были уже не просто серебряными монетами — теперь в них читался ум хищной птицы. Некогда она серой вороной летала над северными полями сражений, опускалась на тех солдат, что умирали от ран, выклевывала из них души. Кельты называли отсеченные головы врагов Желудями Махи, но и понятия не имели, что ей наплевать как на их дань, так и на данайцев, ее подносящих, — ей нужны только кровь и души. В последний раз она видела у себя такие женские когти тысячу лет назад.
— Я по-прежнему не слышу, — пожаловалась сестра ее Немайн, оправляя иссиня-черные перья и шипя от наслаждения, когда острыми кинжалами когтей проводила себе по грудям.
У нее появились еще и клыки, что раздвигали теперь нежные черные губы. Ее работа была капать ядом на тех, кому суждено умереть. И не бывало воина яростнее, чем тот, кого коснулась капля яда Немайн, ибо ему нечего терять, он выходит на битву без страха, в таком неистовстве, что силою может помериться с десятерыми — и всех утащить с собою навстречу их року.
