И когда Швальбах опять отступил на два шага, чтобы лучше увидеть, он сам был поражен.
Потом он засмеялся, подхватил свою винтовку и, став перед созданной им кощунственной маской смеха, по всем правилам воинского артикула отдал изображению честь, взяв «на караул!»
И тут произошло что-то страшное и непонятное: каменная неподвижность сковала его члены — он не мог более производить ни одного движения, даже шевельнуть пальцем. Пот выступил у него на лбу. Ночь текла перед ним бесшумной широкой рекой, переливаясь из бездны в бездну.
Наутро пришедшие ему на смену легионеры застали его в той же позе и увидели обезображенную святыню. Силою вырвали из рук его винтовку, а самого отвезли в госпиталь. Но там он все время вскакивал с кровати, делая движение «на караул!» и сжимал невидимую винтовку. Вскоре он умер.
* * *
Энергия мысли наслаивается на обиходных предметах, на мебели, на стенах комнат, от этого вещи как бы оживают, приобретают характер и становятся благотворительными или зловредными в зависимости от того, какие мысли на них наслоены Сильные мыслители, ритмически день за днем наслаивали мысль на предмете, превращая его в аккумулятор огромной силы. Таким образом, амулеты и талисманы из предметов суеверия переходят в область науки. Вера во что-либо есть мысль, проникнутая непоколебимой убежденностью. На священных предметах ЛЮБОГО вероисповедания наслаивается сила мысли-веры молящихся, которая, накопившись, приобретает огромную силу и может творить чудесные исцеления и т. п. В вышеописанном случае рядовой Иностранного легиона был убит обратным ударом энергии, наслоившейся на древнем изображении от миллионов молящихся, — легионер как бы коснулся высоковольтной линии передачи электроэнергии. Сам же оригинал изображения тут ни при чем.
Рассказал мне этот случай в Шанхае в 1940 г., ручаясь за его достоверность, приехавший из Индокитая знакомый мне грек А, работавший вербовщиком Иностранного легиона.
Настоящего нет. Оно только математическая линия, отделяющая прошлое от будущего Будущее — логическое следствие прошлого. Будущее, как следствие уже существующих в прошлом причин, уже существует, и его иногда видят во сне.
Мне было лет 13, когда я увидел очень простенький сон в нашей мастерской у верстака стоял мой отец и разговаривал с молодым человеком, у которого было довольно круглое лицо, слегка рябоватое от следов оспин. Молодой человек посасывал маленькую, как мне показалось, очень забавную трубочку. На голове у него была фуражка, казавшаяся маловатой. Ни его самого, ни такой трубочки я до этого ни разу не видал.
После этого прошло два дня и, войдя в мастерскую, я увидел точное повторение моего сна так же стоял мой отец и беседовал с молодым человеком из моего сна. Тот держал в зубах уже знакомую мне трубочку.
Парень прибыл в наши места издалека, поэтому раньше я не встречал его наяву. Он нанялся к моему отцу в подмастерья, и впоследствии мы с ним стали друзьями.
За оградой серого особняка
Каменная ограда отделяла его от внешнего мира, и у железных узорчатых ворот дежурил «вратарь», для которого тут же был построен крохотный домик, выкрашенный в такой же светло-серый цвет, как и сам особняк. От ворот бетонированная дорога вела меж цветочных клумб к подъезду.
Этот особняк построил для себя престарелый директор одного из провинциальных банков Маньчжурии, чтобы в окружении своей семьи, в довольстве и счастье, как он его понимал, доживать свой век…
Меня ввел туда племянник владельца, бывший мой студент по Гиринскому университету. То были тридцатые годы, когда японцы захватили Маньчжурию, Гиринский университет перестал функционировать, и мне опять пришлось зарабатывать свой хлеб в Харбине частными уроками. Три раза в неделю я приходил в этот особняк преподавать русский язык младшей дочери старого директора.
Это было очаровательное существо, нежное, кроткое и очень чувствительное. Наглый захват японцами ее страны уязвил ее национальную гордость до того, что она однажды даже расплакалась на уроке…
Наши уроки проходили в зимнем саду и были приятны, Раза два я видел проходящую высокую худую согбенную фигуру старого директора.
Потом захотела брать уроки и ее старшая сестра. То была особа властного и крутого нрава. Лет ей было за тридцать. Рано овдовев, она вернулась к отцу и стала для него особо доверенным лицом и чем-то вроде домоправительницы — деньги и слуги находились в ее распоряжении. И была в этом доме еще одна женщина, на которую тяжко легла властная рука домоправительницы; это была жена ее брата, скромного и тихого человека, который, по старому китайскому обычаю, женившись, остался жить в лоне отцовской семьи. Но этой женщины я так и не увидел: она умерла незадолго до моего появления в сером особняке.
Все эти подробности сообщил мне племянник хозяина, когда я впоследствии обратился к нему с вопросами…
Вскоре младшая сестра неожиданно куда-то уехала, а я, приходя на урок к старшей сестре, раз за разом получал от «вратаря» краткое сообщение:
— Тай-тай ю бин (Госпожа больна).
В конце месяца мне через «вратаря» передали плату за учение с просьбой продолжать мои посещения — госпожа, мол, надеется на скорое выздоровление, но, когда я осведомился, что за болезнь у госпожи, лицо «вратаря» сразу приняло такое замкнутое выражение, сопровождаемое коротким «не знаю», что я заподозрил неладное…
Через какое-то время я встретил племянника старого директора на улице. У меня с ним были дружеские отношения, и я сразу задал ему вопрос:
— Что с моей ученицей? Чем она болеет?
Мы отошли в сторону, и племянник в кратких словах рассказал, как в сером особняке боролись за власть две женщины. Как властная и скупая старшая сестра день за днем ущемляла и принижала жену своего брата, которая, не найдя крепкой опоры в своем тихом муже, выплакивала свои обиды в подушку и наконец умерла.
— А теперь, — продолжал племянник, — умершая является к старшей сестре. Та в безумном страхе начинает метаться по комнате с криком: «Вот, вот она!» — и указывает на пустой угол, где никого нет. Потом она падает и начинает выкрикивать страшные угрозы и ругательства в свой собственный адрес, то есть ругает самое себя.
— Ты дрянь… Из-за тебя умер мой ребенок… Ты и меня в могилу загнала… Но и ты теперь недолго будешь жить — я тебя уволоку туда же, где сама нахожусь… Дрянь! Последняя дрянь… Не уйдешь теперь ты от меня!..
Выкрики прерываются рыданиями; наконец больная в полном изнеможении засыпает…
