Она кричала так, что Левша временами переставал слышать врага. Впервые со звоном сойдясь, их ножи разлетелись и затерялись в траве. Искать их было глупостью. И теперь в выигрыше был тот, кто первым находил противника по его дыханию или переступанию ног.
Удивительно, но лишь Берта издала первый крик, Левша почувствовал прилив сил. Резь от старых и недавних ран притупилась, выплеснувшийся адреналин словно превратился в бальзам, успокоивший боль. Если бы он видел сейчас горло врага, он вгрызся бы в него зубами. Но Левша не видел ничего. Взревев как тигр, он бросил свое тяжелое тело наудачу, вперед, и чуть не закричал от радости, когда почувствовал в руках чью-то шею.
– Сдохни, тварь!.. – цедил он сквозь стиснутые зубы, сдавливая железной хваткой начавшее агонизировать горло. Тело врага еще безвольно висело, зацепившись одной рукой за ветку дерева, другой за горло Левши, но его кадык дергался вниз-вверх, пытаясь найти положение, при котором можно будет запустить внутрь глоток воздуха.
Отвращение от этих судорожных сокращений окатило Левшу, словно ведро теплых помоев. Сжав из последних сил горло противника, он вместе с ним стал падать на землю. Последнее, что услышал он, было имя его…
– Левша! – кричала Берта. – Левша! Левша!
Истерика сменилась ступором. Девочка твердила одно и то же, глотая слезы и напрягаясь всем телом.
– Левша… Левша…
Берта продолжала повторять это имя, пока к дереву, с которым она, казалось, срослась, не приблизились двое. Одного из них она знала. Второй, вооруженный автоматом, был знаком ей мало. Берта лишь слышала, что зовут его Артуром. Освещая место перед собой зажигалкой и разглядывая округлившимися от ужаса глазами маленькую девочку и два безжизненных, окровавленных тела перед ней, Макаров прохрипел:
– Боже правый!.. Что здесь произошло?..
Скинув с себя уже почти превратившуюся в лохмотья рубашку, он накинул ее на плечи Берты и поднял ее с земли.
– Кто-нибудь объяснит мне, что делает здесь эта девочка? – спросил он, не адресуясь ни к кому конкретно.
И вдруг пошел дождь.
Сначала робко – трогающий, сомневающийся, просящий разрешения, словно девственник перед навязанным ему приятелями свиданием. Потом, сообразив, что к нему относятся с тем же смирением, что и к клиенту, зачастил навязчиво и пошло. И было что-то скабрезное в этом перестуке в престарелых листьях и учащающемся скрипе ветвей… Под звуки эти уже насквозь промокшая девочка прижималась к груди Макарова и, водя губами по его могучей груди, просила отнести ее к Дженни…
Из шелестом выражавших свое недовольство джунглей вышел Макаров и, семеня, побежал к людям. Морщась от неуюта и сбивая сандалиями фейерверки брызг с травы, он спустился на песок и, уже не в силах бежать, пошел устало, но твердо.
Дженни, взявшись за голову и рассматривая эту картину, Дженни, вместо того чтобы бежать навстречу и кричать, водила безумными глазами по Макарову, несущему закутанную в рубашку девочку.
Полустанок… Он вернулся к ней.
Не отрывая от покосившегося навеса взгляд, шагал Макаров, сдувая, как если бы сдувал с одуванчиков пух, стекающую в рот с лица влагу.
Ветер бесновался и в ответ на такое несерьезное сопротивление бросал потоки воды в разные стороны, он словно встряхивал покрывало, полное блестящей пыли, и покрывало это, стремительно меняя форму, хлопало в воздухе и вышибало суть из самого себя мириадами стремительных капель. Это был не дождь, это была сумасшедшая пляска познавшего первый секс девственника, такого робкого до и одуревшего от осознания собственной мужественности после.
Навес сорвало и швырнуло, рассыпая пальмовые листья по берегу, в море.
Рухнув на колени, Макаров опустил Берту на землю.
– Я займусь ею, – хладнокровно, словно речь шла о починке навеса, заявил Филиппинец. Отстранив Дженни, он приказал всем убраться прочь и, когда это состоялось, сорвал с девочки рубашку Макарова. Через минуту Берта была нага.
– Что он делает с ней? – спросил Гламур у девушки в желтом платье. Не получив ответа, повернулся к Франческо: – Что он делает?
– Заткнись.
Обойдя несколько человек, итальянец подошел к Дженни и взял ее за руку.
– Кажется, это уже было в твоей жизни?
Она посмотрела на него потерянным взглядом.
Подумав, Франческо кивнул и прошептал:
– Значит, было…
Кто-то заметил, что Макаров, с трудом поднявшись на ноги, направился туда, откуда только что вернулся – в джунгли…
Нидо, сев перед Бертой, сложил на груди руки и прочел молитву.
– Дженни, подойдите ко мне, – сказал он достаточно громко для того, чтобы та, находясь вместе со всеми за сто шагов от Берты, расслышала.
– Вы будете здесь, Дженни, мне нужно говорить с вами.
Совершенно не представляя, что на это ответить, она села и сложила руки на коленях.
– Дождь сейчас кончится, женщина… Не пройдет и пяти минут, как солнце высушит развешенные на небе облака. Когда эта девочка была в последний раз в церкви?
– Прошлым месяцем, наверное, числа…
– А когда она была в последний раз у врача?
Сбитая равнодушным отношением к своим ответам и тревожась, что этот человек разговаривает и задает наиглупейшие вопросы вместо того, чтобы лечить, если он действительно имеет какие-то способности, Дженни ответила коротко:
– Неделю назад.
– Кто тот врач?
– Наш сосед, фармацевт. У Берты заболел зуб…
– Я спросил, когда она была в последний раз у врача, а не у медицинского работника.
Дженни растерялась.
– Я не помню, черт бы вас побрал!
Нидо вскинул на нее черные глаза и сцепил на груди руки.
– Мне нужно говорить с тобой, но если ты еще раз упомянешь это имя, я прогоню тебя прочь…
– Простите, ради бога…
– Вы бестолковые люди, – сказал Нидо. – К Богу и к врачам нужно идти, а не к тем, кто дает таблетки от боли. Ко мне постоянно приходят и говорят: я не верю в Господа, но ты меня исцели, причем чем быстрее, тем лучше. На что я отвечаю: интересно, если ты не веришь в Бога, то как ты можешь верить в меня?
Говоря это, Нидо совершал руками движения, словно намыливал их.
– Кто вы?
– Я хилер. И мне нужно сейчас кипящее масло, чтобы вымыть руки, вместо этого я мою руки молитвой.
– Мыть руки в кипящем масле?.. Я давно хотела спросить, что с вашей ногой – вы хромаете… Неужели хилер не может вылечить себя? Как же вы сейчас собираетесь… Что с ней? Что с Бертой?
– Травмы – это отличительный знак хилера. За то, что я даю здоровье другим, Бог отнимает его у меня. В этом мире все должно быть уравновешено… Нога – ерунда, женщина… У меня рак.
Закрыв глаза над телом Берты, Нидо мыл руки, говорил, и Дженни только сейчас заметила, что дождь, еще недавно колотивший по худенькому, истерзанному телу Берты, прекратился. Вода смыла с девочки грязь и кровь, и розовые соски ее маленьких грудей были свежи…
