И тут от ужаса скрутило желудок. Прямо перед собой Вера увидела высокую женщину в белом платье. Волосы незнакомки растрепались и висели вдоль бледного лица свалявшимися патлами. Ее лицо поблескивало в неверном лунном свете, и в его влажности и одутловатости было что-то противоестественное.
Вера начала пятиться. А женщина подступала, не сводя с нее пристального взгляда. Она словно плыла в сыром воздухе, чуть касаясь ногами травы.
Девушка пятилась до тех пор, пока не ткнулась спиной в дерево. Дальше отступать было некуда. А незнакомка все приближалась. У Веры перехватило горло, и ужас не смог пробиться сквозь сжатые мускулы гортани, чтобы вырваться наружу криком.
Бледное, одутловатое лицо женщины наплывало, росло – и вдруг остановилось, замерло в нескольких сантиметрах от лица Веры. Сначала незнакомка пристально разглядывала Веру расширившимися, полными отчаяния и ненависти глазами, затем разомкнула губы и, пахнув болотной сыростью, отчетливо проговорила:
– Он – мой.
Вера моргнула, и женская фигура исчезла, словно выступившие от страха слезы смыли ее силуэт с изнанки Вериных воспаленных век.
Через минуту, немного придя в себя, девушка тронулась с места, на негнущихся ногах обогнула куст и, спотыкаясь, зашагала к дому.
Только закрыв за собой входную дверь, Вера перевела дух. В висках стучало, глаза застилали слезы, грудь сдавила одышка.
Ничего-ничего, сейчас она успокоится… Нужно только привалиться спиной к стене и чуточку отдохнуть… Любой страх рано или поздно проходит.
Алексей, как она и предполагала, был в мастерской. Вера видела желтую полоску света, выбивающуюся из-под двери. Странно, что муж не вышел ее встретить. Хотя – ничего странного. Во время работы он часто слушает музыку. Вот и сейчас стоит, наверное, перед мольбертом в наушниках и, водя кистью по холсту, тихонько кивает сам себе, отбивает такт.
Нельзя показываться ему в таком виде. Нужно сначала успокоиться.
Вера принадлежала к той редкой породе людей, которые могут убедить себя в чем угодно, если убеждения эти основываются на доводах разума и непререкаемой логики.
Поэтому, поразмыслив и проанализировав ситуацию, она решила, что недавняя галлюцинация в лесу (которая, конечно же, и имела место быть) – последствия нервного потрясения, испытанного сегодня в клинике.
Необходимо просто взять себя в руки, и от страха не останется следа. Пожалуй, сейчас ей поможет таблетка валиума.
Вера вдруг вспомнила про таблетку, которая выпала из кармана Сташевского. Она быстро вынула из сумочки флакон с валиумом и поднесла его к глазам. Затем встряхнула флакон и снова воззрилась на его содержимое.
Той таблетки она не увидела. Конечно, глупо было класть ее с другим лекарством, пусть даже таблетки и отличаются по форме, но ничего страшного. Потом, когда у Веры будет время, она поищет тщательнее. Той таблетке некуда деться. А пока нужно принять валиум.
Вера прошла на кухню, достала из холодильника пластиковую бутылку с минералкой, положила таблетку на язык и запила водой.
Ну вот. Теперь надо подождать несколько минут, и она будет в полном порядке.
Девушка медленно досчитала до ста, чтобы окончательно успокоиться, потом взялась за ручку и распахнула дверь.
Как она и предполагала, Алексей стоял у мольберта в наушниках. Должно быть, слушал свой любимый джаз.
Вера ничего не понимала в джазе и знала, что Алешка тоже ничего в нем не понимает. Его пристрастие к нервирующей какофонии звуков она считала просто снобистским чудачеством. Джаз – это тоска по сытой, обеспеченной жизни.
«Боже, о чем я думаю?» – удивилась Вера.
Разомкнула губы и позвала:
– Леш!
Тенишев вздрогнул и, обернувшись, стянул с головы наушники.
– А, ты вернулась, – промолвил он, взглянув на жену. – Чего так поздно?
– Задержалась, – ответила она.
Нужно было сообщить ему об Астахове, но как – Вера не знала. Помучившись несколько секунд, она решила сказать прямо.
– Леш, Астахова убили.
– Что? – не понял Алексей. – Кого?
– Тимура Астахова. Помнишь, ты видел его на пикнике.
– Красавчик в белой шапочке?
– Да.
Алексей тихонько присвистнул и проговорил трагическим голосом:
– Жуть. А кто убил?
– Пациент по прозвищу Часовщик.
– Хреново. Слушай, сообрази чего-нибудь похавать. Я с утра ничего не ел.
И Алексей снова повернулся к мольберту.
Вера не верила своим глазам. Она только что сообщила о смерти – нет, об убийстве! – человека, а муж лишь присвистнул и как ни в чем не бывало продолжил работу.
– Это все, что ты можешь сказать? – удивленно проговорила Вера.
– А что еще? – не оборачиваясь, спросил Тенишев.
– Ты даже в лице не изменился.
Из груди Алексея вырвался раздраженный вздох.
– Милая, я ведь его почти не знал. Если стану горевать по каждому человеку, которого видел раз в жизни, я сыграю в ящик, недотянув и до тридцати.
Завершив свой маленький монолог, в котором звучала безграничная вера в собственную правоту, Алексей окунул кисть в растворитель. Проделал это с видом человека, который может себе позволить все, потому что всегда прав.
Брови Веры дрогнули.
– Но нельзя же быть таким бессердечным! – с чувством воскликнула она. – Пациент убил врача! Ты понимаешь? На месте Астахова могла оказаться я!
Алексей хмыкнул.
– Но не оказалась же. Ты у меня умненькая и никогда не сунешь голову в огонь.
– Астахов тоже не совал, – угрюмо пробурчала Вера. – Система защиты дала сбой. Она дала сбой, понимаешь?
– Понимаю, – Тенишев задумчиво смотрел на холст. – Но все равно не могу горевать по человеку, которого почти не знал.
– Ты рассуждаешь, как какой-нибудь киллер.
– Вовсе нет. Но мне приходилось видеть, как умирают люди. Два моих приятеля умерли от передозировки у меня на глазах. Я стоял рядом и ничего не мог сделать. Я и сам однажды чуть не отбросил коньки. И что с того?
Вера слушала его с выражением недоверчивой угрюмости на лице.
– Ты хочешь сказать, что привык видеть смерть?
Алексей покачал головой:
– Нет. Но я не собираюсь впадать в истерику из-за того, что какой-то псих прикончил какого-то психиатра, – Алексей перестал сдерживаться и повысил голос.
Вера сникла.
– Леш, что происходит, а? – пробормотала она.
– Ничего, – ответил Алексей, и в голосе его снова прозвучали отчетливые нотки раздражения. – Я просто пытаюсь работать.
Вера сделала шаг ему навстречу и тихо спросила:
– Ты на меня за что-то обижен?
– С чего ты взяла?
– Я же вижу.
Несколько секунд Тенишев молчал. Наконец, справившись с гневом, сказал:
– Слушай, Вер, мне кажется, что я наконец-то нашел свой собственный стиль. И хочу поскорее закончить картину, понимаешь? Хочу посмотреть, что выйдет.
