К вечеру заболела еще одна сестра. Симптомы болезни были те же, что и у старшей. К утру и эта сестра стала похожа на страшилище. А мать за ночь стала совершенно седой. Но это еще не все… В ближайшие десять дней заболели остальные сестры. Мать от горя и усталости сходила с ума. И на тринадцатый день, когда заболела ее старшая дочь, в их деревню пришел бродячий лекарь. «На счастье», — подумала тогда женщина. Она узнала от соседей о доме, где он остановился. Ее не хотели пускать в дом, боясь заразы. Но материнское сердце разбило все преграды. И вот она уже на коленях умоляет лекаря вылечить дочерей. А лекарь, этот чужой остроносый чернобородый человек, выслушав сбивчивую речь женщины, долго не соглашается. Но все же, тронутый мольбами матери (по крайней мере, так показалось самой женщине и хозяевам дома), он кивнул:
— Хорошо. Я согласен. Веди меня в свой дом.
Мать птицей полетела к своим дочерям. Следом, подымая пыль тяжелыми сапогами, вышагивал чужеземец. Придя в дом бедной женщины, он долго присматривался к болезни ее дочерей и, в конце концов, сказал:
— Твои дети очень тяжело больны. И вылечить их почти невозможно, а тем более, вернуть им былую красоту.
Мать, услышав эти слова, от горя обхватила руками свое исхудавшее за две недели лицо. Лекарь, бросив на нее быстрый взгляд, продолжил:
— Я сказал, почти невозможно… — и, заметив в глазах женщины, мгновенно оторвавшей ладони от лица, надежду, добавил, направив свой длинный палец в ее сторону. — Но это зависит только от тебя.
— Да, я на все согласна, даже на смерть. Лишь бы только мои дочери были живы, — закричала, рыдая, мать.
— Твоя жизнь никому не нужна, — продолжал лекарь.
Женщина смотрела на него, не отрывая глаз. А чужеземец снял с плеча свою тощую дорожную сумку, развязал ее и выложил на стол Черную книгу, ласково вытер с нее дорожную пыль, открыл.
— Болезнь на твоих дочерей навели злые люди с помощью заговоров из этой книги. Отговорить их можно было только в течение суток. Теперь уже поздно. Но книге можно послужить, и тогда она смилуется и дарует твоим дочерям здоровье и красоту.
У матери защемило сердце. Она никогда и слова плохого не бросала в сторону даже самого нехорошего человека.
— Это злая книга. Я слышала о ней, поэтому ничего плохого я делать не буду…
Лекарь очень легко воспринял ее отказ:
— Очень даже хорошо, — тихо сказал он, кладя книгу в мешок. И больше ни слова не сказал. И только у порога он добавил, даже не глядя в сторону притихшей матери: — Я бы вам посоветовал готовиться к похоронам. Завтра, послезавтра и… — и вышел.
Женщина догнала его на углу деревенской улицы и остановила словами, полными безысходности:
— Я согласна.
Досказав до этого места, Форс надолго замолчал. И никто не прерывал молчание глупыми вопросами. Но Малевич как всегда был нетерпелив. Не выдержав молчания, он положил руку на плечо барона:
— И это все?
Барон отрицательно помотал головой:
— С тех пор дочери и мать живут на острове Двенадцати холмов и служат Черной книге — разносят по свету болезни и смерть. Они по-прежнему очень красивы — но только на острове да еще при первой встрече с выбранным ими человеком. Обычно мать выбирает нужного ей человека и посылает к нему одну из своих дочерей, а иногда и сразу двух. И после этого почти каждый человек тяжело заболевает, а бывает, что и умирает. Не сразу, конечно, а через какое-то время.
— А как же ваш зять, побывав у них на острове, остался жив?
— Один раз в году дочери и мать устраивают себе праздник — день, когда с помощью книги им пришло выздоровление. Именно в этот день они приглашают к себе музыкантов, певцов, акробатов и веселятся. Никто из приглашенных отказать им не может. Отказ означает смерть. Поэтому все всегда согласны.
— А как же они попадают на этот остров?
— Этого я вам рассказать не могу. По словам зятя, когда перед ним появилась красивая девушка и пригласила на остров Двенадцати холмов, он, онемев, успел только кивнуть головой и в тот же момент оказался на острове среди других приглашенных.
— А, может, барон знает, сколько времени им нужно служить Черной книге?
Форс удивленно пожал плечами и посмотрел на Малевича, мол, что за глупый вопрос.
— Пока будет жизнь на земле, — ответил он, поднявшись с ковра, на котором они сидели, и добавил. — Пойду, посмотрю, готов ли стол.
— А почему барон так и не назвал имя матери и дочерей? — обращаясь скорее к самому себе, чем к своим спутникам, спросил Валентин Валентинович.
На его удивление тут же был дан ответ. Чуть ли не шепотом говорил Сава:
— Считается плохой приметой упоминать их имена. Они не любят, когда о них говорят люди. У нас в крепости их называют женщинами с Холмов…
А вскоре начался свадебный пир. Дочь барона была действительно очень красива, да и зять тоже был умница. Когда гости уже хорошо наелись и напились, уже был поздний вечер. Рос взял в руки гитару и начал петь вместе со своей молодой женой. Это было бесподобно. Звездное небо в честь каждой их песни салютовало им звездопадом. Откуда-то из чащи леса ветер приносил таинственный шепот. А люди, слушавшие молодоженов в кругу костров, поотбивали ладони, выражая свое восхищение. А затем были танцы. Веселились все: и народ ветра, и Сава со своими стражниками, Калина, Валентин Валентинович, Малевич (он вспомнил годы, проведенные им в должности участкового в деревне), Сергей… Только одна парочка не разлучалась ни на минуту. Это были, как вы уже догадались, Стас и Ольга. Они смотрели, не отрываясь, друг на друга влюбленными, поблескивающими в свете костров, глазами, и ощущали, что это их праздник, это их свадьба…
— Тревога! Тревога! — оглушительный крик Савы разбудил путешественников ранним утром, когда роса еще только опустилась на траву.
Валентин Валентинович, высунув голову из-под походного одеяла, недоуменно спросил:
— В чем дело, вождь?
— Я так и знал. Нельзя доверять этим хемсам, — вместо ответа кричал тот. Вокруг него стали собираться воины и остальные земляне. — Нет, вы посмотрите, эти воры ушли и унесли все наши припасы. Ушли, даже не поблагодарив.
И вправду, все вещи и продукты воинов и путешественников исчезли, (кроме сумки Валентина Валентиновича, он положил ее под свою голову), пока они спали, утомленные пиром.
— Они нам что-то подсыпали, — не унимался Сава. — Я всегда чутко сплю. Я бы услышал. Я бы проснулся. Птица Флокс, как же нам теперь быть? — вождь упал на колени и, сжав перед грудью ладони, склонился в поклоне в сторону Востока.
