– Куда это вы собрались?
Бросая тревожный взгляд через разбитые очки, доктор поспешил за Гошей.
– Послушайте, Джордж, давайте будем благоразумны. Макаров строго-настрого запретил нам спускаться на нижнюю палубу. Туда, где самолеты, вход нам заказан… Я, конечно, понимаю, вы пытаетесь тренировать свой мозг занятиями… вот, выдумали подъемник… который, правда, в условиях наличия известной Макарову шахты для водолазов немного утрачивает свою актуальность… Да стойте же вы, черт вас возьми!
Гоша резко развернулся.
– Вода – внизу. А я хочу пить.
– Наверху была целая бутылка.
– Она теплая.
– Вы снова хотите забраться в самолет, – в ярости прорычал Донован.
Гоша взял доктора за плечо.
– Послушайте, тезка…
В трюме пахло машинным маслом и сушеными грибами. Гоша разламывал в руке галету сорок пятого года выпечки, и в немыслимо огромном помещении раздавался звук преломляемой пятислойной фанеры.
– Я хочу посмотреть, как работают радиостанции самолетов.
– В прошлый раз вы уже посмотрели…
– Я просто нажал не на ту кнопку.
– Откуда мне знать, что на этот раз вы нажмете ту? Кстати, вы знаете, на какую надо жать?
Гоша снял с его плеча руку, и тот замолчал.
– Я заберусь в кабину «Двадцать восьмого». Обещаю не трогать ничего, кроме радио.
В конце концов, это его дело, решил Донован. Нет, если он снова надумал сбросить торпеду, последствия взрыва которой до сих пор качают деревья в округе и от методов запуска которой сошел бы с ума даже самый великий камикадзе Сабуро Сакаи, – это дело не его. Но как убедить человека, если у него налицо все признаки амбивалентности. На рассвете он говорит, что на авианосце лучше ни к чему не прикасаться, а ближе к обеду практически продирается сквозь заслоны, чтобы проникнуть в кабину самолета, который едва не погубил авианосец. Впрочем, он обещал забраться под фонарь того, который теперь без торпеды. Опять же, где уверенность в том, что Гоша не снимет его с ручного тормоза и не поедет на другие…
В этом душевном раздрае Донован выбрался на палубу и стал восходить по лестнице на самую высокую из доступных ему площадок надпалубной надстройки. Там, усевшись с бутылкой в руке, он сквозь разбитые очки смотрел на равнину, на широкую полосу обжимавших ее джунглей, и если бы пытался анализировать свое поведение, то непременно обнаружил бы, что чаще всего он смотрит туда, откуда следует ждать Макарова…
Подтащив лестницу к «Двадцать восьмому», Гоша осторожно, чтобы не коснуться чего-либо в той части кабины, где угрожающе торчали в разные стороны рычаги и выключатели, добрался до места радиста. Тот, кто хоть раз имел дело с радиостанцией, узнает ее, даже если выглядеть она будет вопреки здравому смыслу. А геолог, что сейчас пытался отыскать связь с миром в кабине «Эвенджера», прошел с рацией по тайге двадцать лет.
– Вот здесь сидел радист, и точка, – решил он.
Здесь можно все включать и нажимать. Никаких кондиционеров.
Через полчаса он разобрался с порядком включения, но результата не добился. Рация молчала, и было бы удивительно, если бы она вдруг заработала. Засветились бы внутри нее все окислившиеся лампы и изъеденные временем диоды и триоды стали чувствительны – это было бы странно, он понимал.
– Но что-то же здесь должно работать, черт побери!..
Наверное, это был первый случай, когда в кабине этого самолета слышалась русская брань.
Пустая бутылка из-под кока-колы под ногой сухо звякнула и выкатилась из-под приборной установки. Ха, так вот как выглядела упаковка убийцы печени русских детей в то время!
Гоша наклонился, чтобы поднять ее.
Чертовски неудобно. Нужно выбраться из кресла и забраться под него, согнувшись даже не в три, а четыре погибели. Прикосновение с историей вытолкнуло из утомленного и голодного мужчины любопытного мальчишку. Он сунул руку, ухватил бутылку за горлышко и замер на месте.
Перед лицом его так близко, что размывались черты, располагался какой-то прибор.
Оставив бутылку в покое, Гоша отстранил голову и разглядел корпус из эбонитовых пластин. Тугой тумблер включения на нем еле двигался, но все-таки его можно было сдвинуть в сторону.
«Будь что будет, – решил он, – второй торпеды у него нет, а из пулеметов отсюда они все равно вряд ли стреляли».
И он сдвинул тумблер в сторону…
Двадцать минут он сидел на полу самолета, совершенно отключившись от авианосца, нервного Донована, Макарова, людей на берегу и того, что находится на острове, а не в зоне строгого режима…
«Я – лейтенант Мисуорт, на моих часах пятнадцать часов сорок пять минут. Двадцать восьмой, где вы находитесь? Тэйлор, где вы находитесь?»
«Подо мной земля, местность пересеченная… Уверен, что это Кис… но не знаю, как долететь назад до Форт-Лодердейла».
«Двадцать восьмой, вы не можете быть над Кис… Двадцать восьмой?»
«Я слышу вас. Очень похоже на Кис…»
«Тейлор, ответьте!»
«Командир, я слышу его, но все, что говорите вы, диспетчер не слышит»
Гоша дрогнул бровью. Речь была совершенно ясной, словно кто-то произнес эти слова рядом с ним. Он понял: то, что слышимо ясно – связь внутренняя, что глуше – внешняя!
«Я – лейтенант Мисуорт, на моих часах шестнадцать часов двадцать пять минут. Двадцать восьмой, где вы находитесь?..»
Тэйлор (Гоша уже узнавал его голос): «Мы только что пролетели над огромным островом. Он невероятных размеров… Я думаю, мы летели над ним около четверти часа…»
«Двадцать восьмой, вы не можете лететь ни над каким островом! Под вами должен быть океан!»
«Только остров… Никакой другой суши в пределах видимости нет»
«Тейлор, вы слышите меня? Какая суша? Я говорю вам, что ближайшая суша должна быть в пятистах километрах от вас!»
«Я думаю… это признаки островной гряды Флорида-Кис».
«Что за черт, Тэйлор!..»
Ясно (в кабине): «Он не понимает нас, сэр. Сэр?.. Командир, вы знаете, что нам делать дальше?..»
Тэйлор: «Мы будем идти курсом тридцать градусов на северо-северо-восток в течение сорока пяти минут, потом повернем на север, чтобы убедиться в том, что находимся не над Мексиканским заливом»…
Еще четверть часа Гоша слушал разговоры между экипажами пяти самолетов. Он выучил имена всех десяти и даже узнавал их голоса.
Тэйлор (по внутренней связи): «На моих часах семнадцать часов пять минут. Меняем курс. Направление – девяносто градусов в течение десяти минут»
Радист: «Сэр, куда мы летим?»
Тэйлор: «За последние двадцать минут курсом тридцать мы пролетели много миль, но я не вижу материка. Всем!.. мы уходим курсом девяносто, строго на восток»
