И мы продолжили путь. Впереди показался еще один плавучий мост. Приближаясь к нему, мы услышали металлический звон. Негодяи как раз пытались вывести его из строя. Раздалась команда, и несколько солдат подняли ружья.
– Огонь!
Грянул залп. Послышалось несколько сдавленных стонов, и темные фигуры кинулись прочь. Однако они успели довести до конца свое черное дело, дальний край сооружения оторвался от берега и поплыл вниз по течению реки. Это привело к серьезной задержке. На то, чтобы заново перетянуть веревки и закрепить мост достаточно прочно, ушел почти час.
Мы вновь ринулись в погоню. Все быстрее и быстрее мы приближались к огромным мусорным кучам.
Через некоторое время мы выбежали на место, которое было мне знакомо. Здесь мы увидели пепелище. Несколько бревен еще горели, но почти все вокруг успело остыть. Я понял, что именно здесь стояла лачуга, а это – тот самый холм, по которому я убегал от старухи и ее помощников. В темноте все так же поблескивали глаза крыс. Комиссар что-то сказал офицеру, и тот скомандовал:
– Стой!
Солдатам было приказано рассредоточиться вокруг и наблюдать, а мы приступили к изучению остатков хибары. Комиссар собственноручно стал разгребать и отбрасывать в сторону обуглившиеся доски и мусор. Солдаты складывали их в аккуратные кучи. Вдруг он отшатнулся, потом снова наклонился и жестом поманил меня.
– Взгляните! – сказал он.
Картина была печальная. Под грудой пепла лицом вниз лежал скелет, женский, судя по очертаниям. Изношенность костей указывала на то, что это скелет старухи. Между ребрами у нее торчал длинный, похожий на шип кинжал, изготовленный из мясницкого ножа. Его конец упирался в кости позвоночника.
– Обратите внимание, – обратился ко мне и к офицеру комиссар, доставая из кармана записную книжку, – эта женщина, должно быть, упала на свой же кинжал. Здесь полно крыс… Вон, видите? Их глаза поблескивают в куче костей… Заметьте также, – я невольно вздрогнул, когда он положил руку на скелет, – что они не теряли ни секунды. Кости почти холодные!
Больше мы никого не обнаружили, ни живого, ни мертвого, так что солдаты вновь выстроились в шеренгу, и отряд двинулся дальше. Мы вышли к старому шкафу, превращенному в дом. Когда приблизились, увидели, что на пяти из шести полок спят старики. Их сон был таким глубоким, что их не разбудил даже свет фонарей. Лица их были суровы, брови сдвинуты, щеки впали, а седые усы на фоне потемневшей кожи казались белыми, как снег.
Офицер громко и отрывисто скомандовал им встать, и уже в следующую секунду они стояли перед ним по стойке смирно.
– Что вы здесь делаете?
– Спим, – был ответ.
– Где остальные? – спросил комиссар.
– Ушли на работу.
– А вы?
– Мы охраняем!
– Peste![15] – ухмыльнулся офицер и по очереди обошел всех стариков, пристально вглядываясь в их лица. Потом добавил металлическим голосом: – Спите на посту! Так, значит, принято в старой гвардии? Теперь понятно, почему мы проиграли под Ватерлоо!
В свете фонарей я увидел, что старые хмурые лица побледнели. Когда солдаты нашего отряда засмеялись, глядя на довольного своей жестокой шуткой офицера, в глазах стариков сверкнул такой огонь, что я невольно содрогнулся.
В тот миг я почувствовал, что отомщен.
Некоторое время старики глядели на офицера так, будто готовы были в любую секунду броситься на своего мучителя, но тяжесть прожитых лет научила их сдерживаться, силы явно были не равны, поэтому они не двинулись с места.
– Вас пятеро, – сказал комиссар. – Где шестой?
В ответ раздался мрачный смех.
– Он здесь! – один из стариков указал на нижнюю полку шкафа. – Вчера ночью он умер, но вы не найдете его тела. Крысы быстро хоронят!
Комиссар наклонился и заглянул в шкаф. Потом повернулся к офицеру и спокойно сказал:
– Можно возвращаться. Здесь почти ничего не осталось. Ничто уже не сможет доказать, что этот человек был ранен пулей, выпущенной из ружья одного из ваших солдат! Возможно, они сами добили его, чтобы замести следы. Видите? – Он снова наклонился и положил руку на голые кости. – Крысы работают быстро, и их здесь несметное количество. Эти кости еще теплые!
Хладнокровие комиссара заставило содрогнуться не только меня, но и многих из солдат, стоявших вокруг.
– Стройся! – скомандовал офицер, и мы походным строем двинулись через мусорные горы в обратном направлении к крепости Бисетра. В голове колонны шли солдаты с фонарями, а в середине – старики, закованные в наручники.
Мой годичный испытательный срок давно остался позади, теперь Элис – моя жена. Но, когда я думаю о тех наполненных событиями двенадцати месяцах, в первую очередь в моей памяти всплывает визит в Город Мусора.
Первая характеристика Джейкоба Сэттла, услышанная мною, была следующей: «Этот парень вечно бирюком держится». Но вскоре я обнаружил, что эти слова довольно точно выражают мнение всех его коллег. Подобное описание отражало готовность мириться с соседством такого человека, а отсутствие позитива в нем указывало на место, которое занимал Джейкоб в общественном мнении. Но все же подобная характеристика как-то не вязалась с его внешностью, что и заставило меня задуматься. Постепенно, после того как я осмотрел его рабочее место и познакомился с его сослуживцами, он стал интересовать меня все больше и больше. Я узнал, что он всегда стремился делать людям добро. Речь здесь не идет о каких-то особенных денежных затратах на благотворительность, нет, просто он всегда был предусмотрителен, снисходителен к окружающим и скромен, как и подобает истинно доброму человеку. Женщины и дети доверяли ему безоговорочно, хотя, надо сказать, что он сторонился их, кроме тех случаев, когда кто-нибудь заболевал, тогда он появлялся и старался сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Но в такие моменты он вел себя как-то скованно, словно стеснялся собственной доброты. Жил он одиноко, сам убирался в своем однокомнатном коттедже, даже, скорее, хижине, которая находилась на самой окраине поросшей вереском пустоши. Мне его существование показалось настолько унылым и лишенным радости общения, что я решил непременно оживить его. Для чего и воспользовался удобным случаем, который подвернулся, когда мы вместе сидели с ребенком, которому я в результате несчастного случая нанес незначительную травму. Я предложил Джейкобу почитать кое-какие мои книги, и он с радостью согласился. Когда с первыми лучами рассвета мы расставались, мне показалось, что между нами возникло некое взаимное доверие.
Книги, которые я давал Джейкобу, всегда возвращались в целости и непременно в срок, и вскоре мы с ним стали настоящими друзьями. Когда я по воскресеньям проходил мимо пустоши, то раз или два заглядывал к нему в гости. Но в эти моменты он делался робок, мялся, и я решил, что, пожалуй, лучше не смущать его своими визитами. Нечего и говорить, что он вряд ли когда-нибудь согласился бы прийти в гости ко мне.
