Между тем, приятели завидовали Голоте.
– Повезло тебе, Дрон, – сказал как-то Владик Петрушевский, в недавнем прошлом неизменный собутыльник и участник всех рюмочных посиделок своего друга. – Ты их там всех чпокаешь по очереди?
– Кого? – не понял Андрей.
– Ну… баб, – Владик подмигнул. – В кинобудке – самое оно!
Андрей нахмурился.
– Они же кино ходят смотреть, а не чпокаться.
У Петрушевского округлились глаза.
– Ты серьезно, кореш? Ну тогда, извини, ты – полный осел! Уж я бы не растерялся!
– Мне не по себе как-то, – неохотно признался Голота. – Не знаю, с чего начать, как подступиться… Словом, робость какая-то…
– От кого я это слышу?! – театрально изумился Владик! – От героя войны! Храбреца-фронтовика! Послушай меня, мужчина, тебе и подступаться не нужно. Стоит только приобнять голубу, как бы невзначай, рукой провести, где надо – и она твоя!.. К науке брать штурмом высоты и крепости это не имеет никакого отношения.
Через пару дней, глотнув для храбрости портвейна, Голота пригласил в кинобудку смазливую юную особу по имени Оля Морозова. Это была улыбчивая рыженькая девушка лет восемнадцати с красивыми карими глазами и широкими скулами, заметно выступающими на миловидном загорелом лице. Морозова жила по соседству с Голотой, и он частенько ловил на себе ее игривый взгляд, когда шел через двор на работу или когда стучал с мужиками в домино под старыми, пыльными липами.
– Сегодня привезли французскую картину, – сказал ей Голота. – Приходи ровно в семь. Я встречу.
И Оля пришла.
Она сидела на табурете в легком цветастом сарафане, сложив руки на загорелых коленках, пока Андрей заряжал пленку в проектор, и в тесной кинобудке тяжело плавал приторный запах ее духов.
Голота ловко управился с первой катушкой, проверил затвор, потом открыл следующую банку, отмотал пленку и стал пристраивать ее на второй проектор.
– А зачем два аппарата? – спросила Морозова.
– Подойди, покажу, – кивнул Голота.
Девушка охотно встала с табурета, подошла к проектору и наклонилась к окошку, вглядываясь в матовую темноту зала.
– Фильм состоит из нескольких частей. – Андрей встал у нее за спиной, чувствуя, что сердце выпрыгивает из груди. – Когда подходит к концу первая часть, – он невзначай положил руку девушке на бедро, – то на экране в правом нижнем углу появится такой кружок… – Он встал вплотную к девушке и, тоже наклонившись, скользнул рукой по ее животу к груди. – Такой… кружочек…
– Кружочек? – переспросила Оля, не шевелясь и не убирая руку Андрея.
– Кружочек, – подтвердил он хрипло, одной рукой ощупывая упругую грудь девушки, а другой пробираясь ей под подол. – Такой белый… кружочек.
– И что? – в стекле окошка было видно отражение Олиного лица. Она закрыла глаза.
– Этот кружочек означает, – Голота провел рукой между ног девушки, – что я должен включить второй проектор… Но – пока без изображения…
– Как же можно?.. – еле слышно спросила Морозова, – … без изображения…
Она чуть-чуть раздвинула ноги, чтобы Андрею было удобнее хозяйничать под подолом.
– А для этого существует… – у Голоты закружилась голова. Он зацепил пальцами Олины трусики и потянул вниз, – …второй кружочек, – прошептал он, с жадностью лапая прохладные ягодицы своей гостьи. – На втором кружочке я должен запустить изображение…
– Запускай… – выдохнула девушка.
Андрей задрал ей подол, обнажив розовую попку с родинкой, и принялся судорожно расстегивать собственные штаны. Подол сполз обратно. Голота опять его поднял и стал удерживать одной рукой, другой пытаясь справиться с предательски тугим ремнем.
– Запускай! – нетерпеливо повторила девушка, прогибаясь на манер кошки и потираясь щекой о собственные руки, сложенные на краешке киноамбразуры.
– Щас я, щас… – Андрей наконец одолел застежку на ремне и приспустил штаны до колен. – Запуска… аю…
Через несколько минут он отпрянул, вытер ладонью лицо и неуклюже натянул штаны.
Девушка достала носовой платок из накладного кармана сарафана, протерла им между ног, ловко подцепила туфелькой с пола сползшие трусики и, обернувшись к Андрею, весело поинтересовалась:
– А зеркало здесь есть?
– Нету… – Голота вдруг почувствовал неловкость. – Знаешь, я… ну, словом…
– Что? – в Олиных глазах прыгали озорные искорки.
– Я ведь… и жениться могу, – выдавил наконец Андрей.
Девушка расхохоталась, чем привела его в еще большее смущение, потом неожиданно посерьезнела:
– Можешь или хочешь?
Андрей пожал плечами:
– Хочу…
Ольга медленно подошла и обвила его шею руками. Трусики, зажатые между пальцами, теперь свисали у Голоты с плеча.
– Ну тогда – женись, – прошептала она.
– А ты… – Андрей не сразу нашел нужные слова. – Ты разве… любишь меня?
– Конечно, люблю, – девушка смотрела ему прямо в глаза. – Ты разве не понял?
Голота даже забыл, что до сеанса остались считанные минуты, и зал, тонущий в полумраке за тусклым, запотевшим окошком кинобудки, нетерпеливо гудел.
– Давно? – спросил он, чувствуя, что выглядит глупо.
Девушка поправила на запястье аккуратные часики с тонким ремешком:
– Уже почти пятьдесят минут.
Андрей хмыкнул.
– А теперь, – Морозова улыбнулась, – включай свою бандуру, – она кивнула в сторону проектора. – До белых кружочков у нас еще есть время…
Они расписались той же осенью.
– На ком? – переспросил участковый тетю Таню. – На Морозовой? Из четвертого дома? – Он поджал губы. – Не везет парню…
Татьяна Михайловна махнула рукой:
– Да хоть прикладываться к бутылке перестал! И то счастье.
Голота, действительно, забыл дорогу в пивную. С появлением в его несуразной судьбе рыженькой Оли Морозовой что-то поменялось в сознании, щелкнул невидимый тумблер, как в кинопроекторе, и закрутилась другая жизнь – яркая, новая и будто бы невзаправдашняя. Уж кто, как не он, должен был знать, что светлое чудо длится недолго. Его хватает лишь на одну катушку пленки – до белых кружочков в нижнем правом углу…
Но тогда Андрей полюбил Ольгу. Она была его первой женщиной и, возможно, поэтому оставила след не только в трусах, но и в душе. Он носился с молодой женой как с писаной торбой, и, казалось, мир вокруг стал понятнее и лучше. К Андрею вдруг со всей очевидностью пришло прозрение: он хочет детей. Его собственное, задушенное в слезах и страхе детство теперь рвалось наружу всей силой нерастраченной любви, нежности и тепла.
– Роди дочку, – умолял он Ольгу. – Не будет на свете человека, счастливее меня.
Та пожимала плечами:
– Всему свое время…
