Чтобы не сорваться, он старался больше смотреть себе под ноги, а не на землю.
— Дом! — позвал он. — Дом! — Ответа не было, но он продолжал спускаться, с ветки на ветку. Его голос казался каким-то слабым и нелепым. С трудом находя ногами очередную опору и прижимаясь к стволу всем телом, он спускался как напуганный слепец, пытающийся слезть с высокой лестницы. Дрожащий от страха и возбужденный адреналином. Все ниже и ниже, ветка за веткой, пока не повис на руках и не свалился на каменистую почву.
Ноги пронзили иглы боли. Он потерял равновесие и упал головой вперед, ударившись лицом о шишковатый корень дерева, торчащий из каменистой почвы. Внезапная боль отрезвила его и разозлила. Он встал на колени. Поднялся на трясущихся ногах, ослабших от напряжения.
Его взгляд метался по сторонам, в поисках того, что он не хотел видеть. Длинное существо, которое он себе представлял. Черное, идущее размашистым шагом. С яркой красной влажной пастью.
Но он увидел лишь неподвижную палатку и Дома, вернувшегося к ней, но все еще оглядывающегося через плечо. А на вершине вокруг палатки была лишь каменистая почва, серо-черные валуны, темный мох, бледно-желтый лишайник, да несколько маленьких деревьев, тянущихся к небу. Фила на холме не было. Небольшая кучка уже собранных дров валялась у ног Дома, как будто тот только что бросил их.
Люка вдруг оглушило собственное дыхание. Пот, смешиваясь с каплями дождя, затекал в глаза. Взгляд смазался, глаза метались по сторонам, пытаясь увидеть худшее. Ему хотелось кричать и бежать куда угодно. Паника захлестнула его. Он закричал что-то, чтобы прочистить мозги, а потом заставил себя замереть и успокоиться.
Зрение прояснилось. Угол обзора расширился. Он быстро пришел в себя. И тут на него налетел Дом.
Люк увидел, что Дома всего трясет, а глаза у него как у сумасшедшего. Из раскрытого красного рта доносится нечленораздельное поскуливание вперемешку с судорожными вздохами. Дом вцепился в него, как утопающий. Схватил Люка за куртку, потом поскользнулся и повалился на бок, увлекая Люка за собой. Так они лежали и барахтались на твердой земле, не в силах расцепиться, потому что побелевшие руки Дома мертвой хваткой сжимали его куртку. Люк почувствовал, как затрещала у него подмышками ткань.
— Дом, — пробормотал он. — Дом, отпусти. — Но Дом повис на нем, будто Люк был спасательным плотом в черной воде. Не желая тонуть в одиночку, тот вцепился в единственную доступную безопасную и надежную вещь.
— Отпусти! — заорал Люк прямо в лицо Дому. Но Дом только захныкал и сказал, — Они исчез. Его забрали… забрали…
Люк схватил грязную голову Дома обеими руками и, сжав ее, закричал, — Отвали! Отвали от меня! — сминая это безумное, с выпученными глазами лицо. Руки, вцепившиеся ему в грудь, обмякли и отпустили его. Дом лег на бок и закрыл лицо грязными руками.
Люк с трудом поднялся на ноги и разгладил вытянутую спереди куртку. Нащупал в кармане брюк маленькую овальную форму сложенного перочинного ножа. Вытащил его и раскрыл. Жалкое крошечное лезвие тускло поблескивало в сумеречном свете на пустынном пригорке.
Он отошел от Дома. Не мигая, пока не почувствовал, будто в глаза втерли мыло. Пошел прямо к краю вершины и посмотрел вниз на каменистый склон, где Фил собирал дрова.
— Фил, — позвал он, что было сил. Звал до тех пор, пока в легких не осталось воздуха. — Фил! Фил! Фил! Фил! — Потом закашлялся, в горле саднило.
Нигде не было ни малейших следов Фила. Никто не откликнулся из бесконечных сырых деревьев, темных лощин и густых кустов. Не было ни криков птиц, ни дуновения ветра. Даже дождь, казалось, замер от шока перед тем, что вышло из леса и смогло забрать взрослого человека.
— Я… Я услышал его крик. Я не выпускал его из поля зрения. Клянусь. Он был в двадцати футах от меня. Это все печка. Я проверял воду. Наклонился, посмотреть, не кипит ли. Потом услышал его крик… — Дрожащий голос Дома стал глуше и тише. — Он исчез.
Люк присел рядом с ним, все еще сжимая в руке нож. Отвел взгляд от Дома и палатки. Осмотрел каменистый склон, чтобы убедиться, что за ними никто не идет.
— Господи. Господи Иисусе. — Он не мог с этим смириться. Фил тоже исчез. Его утащили куда-то туда, во тьму… Он не стал развивать свои опасения в нечто более худшее.
Это невозможно. Все это. Может, если б он не был таким измотанным до последнего мускула, а его мысли размякшими от усталости, то сошел бы с ума. Три дня в этом месте притупили его чувства. Его личностные качества растворялись, обнажая инстинкты и страх. Наверное, так думают трусы. Здесь тебе не нужны чувства, просто бойся все время и быстро действуй, если вдруг что-то пойдет не так. Расслабишься и ты труп.
Он должен уходить немедленно. Обязательно один. Он встал и посмотрел на другую сторону холма. Оно забирает их по одному и исчезает. Их разделение может его запутать. Он должен использовать остатки дневного света и сил и просто бежать, без оглядки.
А если сегодня оно изменит свою модель поведения и убьет их обоих? Сперва Дома здесь наверху, лежащего в палатке, а потом его там внизу, запутавшегося в подлеске и обезумевшего от истощения. Легкая добыча.
Сон. Прутья.
Дом поднял к нему свое дрожащее лицо. Глаза по краям были ярко-красного цвета. Грязный, в синяках, растрепанный и мокрый. В одних грязных шортах и куртке, он выглядел жалко. К горлу Люка подкатил комок. Он вздрогнул. Упал на колени и обнял Дома за плечи. Зажмурился. Дом дрожал, но его руки крепко сжимали бока куртки Люка. Он вцепился в него как напуганный ребенок.
Они еще долго стояли, молча обнявшись, под моросящим дождем, в меркнущем свете дня.
Темнело, а огня у них не было. Только фонарики и голубой огонек туристической печки. Оба ресурса необходимо было экономить до утра. Они сидели спиной к спине перед палаткой, покончив с последними энергетическими батончиками и остатками сахара. На какое-то время это их стабилизирует. Слабый поток питательных веществ в их истощенной крови дал им небольшое успокоение.
С юго-запада непрерывно дул холодный ветер. Он шевелил деревья внизу холма, как чье-то мощное, нетерпеливое дыхание. Дождь кончился, но воздух был холодным. Вечерние тени рождались вокруг под тяжестью нависшего над ними облачного покрова. Скоро все погрузиться во тьму.
Они сидели на холодных камнях, подложив под себя спальный мешок Фила. У каждого был 180-градусный обзор холма. Каждый нес свою вахту, стараясь отогнать от себя мысли о Филе.
Дом безрадостно рассмеялся, нарушив долгое молчание, — Я бы все отдал, чтобы увидеть то, от чего хотел убежать на неделю. Херня какая-то!
