И тут я все-таки расплакалась. Громко, до икоты. Давясь всхлипами, я пыталась рассказать о событиях в аббатстве Торн, хотя сама понимала, что в этой невнятице ничего понять невозможно.
Наревевшись, я прислонилась к маме, еле-еле переводя дух. У нее по щекам тоже текли слезы и капали мне на макушку.
— Ну вот, — закончила я. — Такие у меня получились паршивые каникулы. А ты как провела лето? Рассказывай, твоя очередь.
Мама вздохнула и крепче меня обняла.
— Ах, Соф, — тихонько проговорила она. — Не знаю даже, с чего начать.
— Для начала, например, скажи, где мы?
— У Брэнников.
Тут я все вспомнила. Иззи, меч, Элоди превращает меня в марионетку-убийцу…
«Элоди? — спросила я мысленно. — Ты еще здесь?»
Ответа не было. Значит, пока что я распоряжаюсь своей головой единолично. И кстати…
— Что у меня с головой?
— Финли… старшая сестра Иззи… пошла ее искать. Иззи сказала, что ты обрушила на нее магическую атаку. А ведь ты, кажется, говорила, что не можешь больше колдовать?
— Не могу. Я… потом объясню. И чем эта Финли треснула меня по башке? Бейсбольной битой? Поленом? Садовой тачкой?
— Фонариком, — ответила мама, осторожно раздвинув мои волосы и поглаживая здоровенную шишку.
Мы немного помолчали. Обе прекрасно знали, каким будет мой следующий вопрос: почему вдруг мама, которая всю жизнь старалась держаться подальше от всего, что связано с магией, проводит лето в доме охотниц за чудовищами?
Однако что-то мне подсказывало, что ответ будет непростым. И, по всей вероятности, неприятным. И хоть я умираю от любопытства, лучше все-таки поговорить об этом после — желательно, когда моим мозгам не будет грозить опасность вывалиться из черепушки.
— Там, в лесу, было так жарко, — заговорила я.
Погода — самая нейтральная тема, правда?
— Где живут эти Брэнники?
— Штат Теннесси.
— А, ясно… Погоди, Теннесси? — Я села, изумленно уставившись на маму. — Я попала сюда из Англии через итинерис… Это такая штуковина, вроде магического портала… — Мама кивнула, как будто и без меня это знала. — В общем, из аббатства я вышла ночью и здесь оказалась тоже ночью. Не могла я переместиться так далеко!
Мама внимательно смотрела на меня.
— Софи… — От ее интонации у меня похолодело в животе. — Аббатство Торн сгорело почти три недели назад.
— Не может быть! Я была там вчера!
Мама покачала головой, потом протянула руку и приложила ладонь к моей щеке.
— Солнышко, ровно семнадцать дней назад мы получили известия о том, что произошло в аббатстве. Я думала… — Мамин голос дрогнул. — Я думала, тебя убили или взяли в плен. Когда Финли принесла тебя сюда, это было словно чудо.
У меня голова пошла кругом.
Семнадцать дней!
Я помнила, как шагнула в итинерис, как навалилась глухая, душная темнота, но ощущение длилось не больше одной-двух секунд, а потом я сразу оказалась в лесу. Как за это краткое мгновение, всего пару ударов сердца, могло пройти семнадцать дней?!
Вдруг меня осенила новая мысль.
— Если аббатство так давно сгорело, вы, наверное, знаете что-нибудь про папу? И Кэла, и сестер Каснофф?
— Они все исчезли, — произнес чей-то голос.
Я быстро обернулась, морщась от резкого движения. В дверях, прислонившись к косяку, стояла женщина в джинсах и простой черной футболке. Над кружкой в ее руках поднимался пар. Длинные рыжие волосы, чуть темнее, чем у Иззи, были заплетены в косу.
Я почувствовала, как напряглась мама.
— Исчезли без следа, — продолжала женщина, входя в комнату. — Джеймс Атертон, мальчишка-колдун, другой мальчишка-колдун и ведьмы Каснофф со своим ручным демоном. Мы были уверены, что и ты пропала вместе с ними, а ты внезапно объявилась здесь и попыталась убить мою дочь.
Я предположила, что эта суровая тетка — Эйлин Брэнник. От одного ее вида у меня сердце провалилось куда-то в пятки.
Кашлянув, я сказала:
— Это была самозащита. Она первая полезла ко мне с ножом.
К моему изумлению, Эйлин издала хриплый звук, отдаленно напоминающий смех. Потом протянула мне кружку.
— На, выпей!
— Э-э… А может, не надо?
Не знаю, что за темно-зеленая жидкость была в кружке. Пахло от нее соснами и землей, а поскольку приготовила напиток мама Иззи, я сильно подозревала, что это какая-то отрава.
Эйлин равнодушно пожала плечами.
— Не хочешь — не пей, мне-то что. Это у тебя голова так и будет болеть, а не у меня.
Мама сказала, не отрывая от нее взгляда:
— Пей спокойно. Почувствуешь себя лучше.
— У мертвых, конечно, ничего не болит. Только не слишком ли серьезный побочный эффект?
— Софи! — шикнула мама.
А Эйлин только посмотрела на меня весьма проницательно. В уголках губ играла улыбка.
— За словом в карман не лезет. — Она быстро глянула на маму. — В него, наверное. Ты-то всегда была тихоня.
Я тоже уставилась на маму. Она слегка побледнела, по-прежнему не сводя глаз с Эйлин.
— Через пять минут спускайтесь, — распорядилась Эйлин. — Ждем вас на семейный совет.
Я осторожно отхлебнула из кружки. Вкус у напитка оказался еще противнее, чем запах, но, едва протолкнув его в горло, я почувствовала, что головная боль отступает. Закрыв глаза, я откинулась на спинку кровати.
— А мы тут при чем? Разбирайтесь сами со своими Брэнниками.
Повисло тяжелое молчание. Я приоткрыла глаза. Мама с Эйлин так и смотрели друг на друга.
— Она не знает? — спросила наконец Эйлин.
У меня в груди всколыхнулись злость и страх. Я не хочу этого слышать! Я еще не готова справляться с такими новостями!
Но тут мама обернулась ко мне, и я все поняла. По ее печальному, испуганному лицу, по нервному движению рук, стиснувших край одеяла. Нравится мне это или нет, мамино присутствие в этом доме объясняется очень просто.
Все-таки я спросила:
— Мам?
Вместо нее ответила Эйлин:
— София, твоя мама — из семьи Брэнник. А значит, и ты тоже одна из нас.
Когда за Эйлин захлопнулась дверь, мама опустила голову и судорожно выдохнула, закрыв лицо руками. Я одним глотком допила настой. В голове сразу прояснилось. Да и вообще, я чувствовала себя необыкновенно бодрой, хотя вкус во рту остался такой, словно я наелась хвои.
Противный привкус во рту — это ерунда. Он хоть немного отвлекал от осознания, что вся моя прежняя жизнь была ложью. И что из этой самой жизни каким-то образом выпали семнадцать дней. И что во мне живет привидение.
Я вдруг почувствовала такую тоску по Дженне, что стало почти физически больно. Хотелось взять ее за руку и чтобы она сказала что-нибудь веселое и ехидное, отчего вся эта безумная ситуация покажется не чудовищной, а просто смешной.
