И так продолжалось очень долго. А потом, когда фантом исчез наконец, каждое утро Дмитрий вставал с мыслями об отце, он жил как бы его жизнью и был совершенно уверен, что отец в нем поселился навсегда.
Собственно, так оно и было. Разве воспоминания о родителях, особенно близких тебе, не есть переселение их души в твою? Дмитрий хорошо помнил, что через полгода он начал вдруг разговаривать как отец, а знакомые ему говорили, что он страшно похож стал на отца. Это ли не доказательство все той же мысли?
На протяжении всей своей жизни отец (а он был сентиментальным человеком) часто говорил, что после его смерти Дмитрий каждый день будет о нем вспоминать.
Словно знал, что переселится в душу сына своего. Так и произошло. И даже сейчас, уже в последней стадии своей земной жизни, Кошерин, можно сказать, ежесекундно видел отца, он незримо стоял за его спиной или находился глубоко в сознании. Но это точно был он.
Так почему же нельзя поверить в версию исчезновения Виктора? Вполне можно. И тогда все сходится.
Виктор выбрал себе прекрасную натуру, поскольку у самого детей не было, и он знал, что уже и не будет. В свое время врачи определили неспособность Виктора иметь потомство. Произошло это из-за удара ногой в пах в какой-то школьной драке, после которой Виктор провалялся полгода в больнице.
Сын стал психиатром при странных обстоятельствах. У него была прекрасная девушка Лена, которую (наверное, единственный и последний раз) он сильно любил.
Это произошло еще в школьные годы. Кошерин помнил, как зимой Виктор провожал на расстоянии Лену в школу (она и не знала об этом), и только после этого шел в свою школу.
А потом Лена утонула в городском ставке. Девчонки взяли лодку, которая оказалась дырявой. На середине озера лодка затонула и никто из подружек не смог помочь Лене.
Ее хоронила вся школа, Виктор ходил сам не свой. С отцом он никогда не откровенничал, смолчал и на этот раз. Но Кошерин знал причину тихого внутреннего смятения. Тогда была, наверное, одна и немногих возможностей сблизиться с сыном, стать его другом, старшим наставником.
Но Кошерин сам испугался этого сближения, так было жить удобней и спокойней.
Становиться другом собственного сына грозило многими занятиями с ним, новой, по сути, работой.
А свою отцовскую бездеятельность (это теперь хорошо понимал Кошерин, мог себе наконец признаться) оправдывал сверхнормативной работой. Так и было на самом деле.
Именно в то время ему предложили возглавить первую в его жизни организацию, и на освоение новой для себя роли уходило много времени и энергии.
Виктор и сам не стремился сближаться, он нашел для себя отдушину — начал заниматься психологией и психотерапией. Наверное, стремился понять, что чувствовала в последние минуты его возлюбленная и вообще, какой она была на самом деле и что есть человек на этой грешной земле?
Странно, Кошерин доверял сейчас своим мыслям. Он с удовольствием следил, как развивалась его логика, даже подсказывал себе, на что в первую очередь обратить внимание.
Человек в жизни всегда создает свой сценарий, а потом жалуется, что жизнь его не удалась. Не удалась, меняй свой менталитет. Нечто подобное сейчас и происходило с Кошериным. Слишком строгие принципы сокращают жизнь. Надо быть проще. Если поверить в версию, которую он придумал (или открыл логическим путем), то можно идти к Смирнову. Что он скажет? Сочтет его свихнувшимся?
Кошерину стало интересна реакция следователя. Ведь, по сути, такой версией он намекнет Смирнову, что с ним, Кошериным, шутки плохи. Он, как угорь, ускользнет из любой ловушки и, поскольку теперь уверен в переселении душ, то и нет смысла искать того, кого уже давно в своем обличье нет. Так ли?
Вот перед ним лежит рукопись, в которой все описано. Эту рукопись никто кроме него прочитать не сможет. Кошерин не сомневался, что Смирнов уже пытался это сделать, но у него ничего не получилось.
Виктор хочет, чтобы прочитал только он — его родной отец. А для посторонних эта книга закрыта.
Правда, Виктор может изменить свое поведение, открыть страницы для всех. Ну и что тогда? Тогда ему придется вернуться снова в свой облик, предстать в живом виде, чтобы разрешить конфликт.
Таким образом, книгу можно закрывать и предпринимать новые шаги, чтобы закончить эту бодягу.
За дверью Илья играл Шопена.
Кошерину его игра нравилась. Почему Роза считает, что Илья еще не готов? Может быть, потому, что они и… любовью занимаются с помощью музыки?
Музыка прервалась, дверь тихо открылась.
— Я хочу показать вам свою новую симфонию. Пока, правда, в фортепианном изложении. Мне рассказывала Розалия Алексеевна, что вы прекрасно играете, следовательно, можете грамотно судить о музыке.
— Это еще не показатель. Но мне будет интересно. Когда будем слушать? Я готов и сейчас.
— Я вас приглашаю, — сказал, широко распахивая дверь Илья.
Розы не было, и на кухне было тихо. Неужели ушла? А, может быть, она и не появлялась, а ему показалось.
— А где Розалия Алексеевна? — спросил, устраиваясь в кресле Кошерин.
— Она поехала в филармонию, там сегодня прослушивание первой части симфонии.
Илья сел за рояль и вдруг в комнату ворвался ураган звуков. Кошерин вздрогнул. Его накрыло музыкальной волной, и он едва в ней не утонул. Казалось, одновременно играли все струны рояля. Но не в насыщенности звука было дело, а в мощных гармониях, сотканных из разной высоты звуков и целых ритмических пластов, так что создавалось впечатление движение вулканической лавы. Откуда в мальчонке столько мощи!?
Кошерин оцепенел, он впитывал в себя звуки, чувствуя как растет внутри сила, как он крепнет мышцами, светлеет разумом. Словно его изнутри промывали под мощным напором, пробудив ото сна и заряжая новой энергией. Тут ничего не надо было понимать, а только слушать и слушать. Музыка провоцировала жизнь, объясняла, что эта жизнь вечна.
Кажется, Ницше сказал, что без музыки жизнь была бы ошибкой. Точно. Когда Илья закончил, Кошерин встал и подошел к музыканту.
— Вы действительно очень талантливый человек, но меня удивляет взрослость вашей музыки. Разве юноша может так чувствовать? Кажется, что в вас сидит старый мудрец.
— Музыка не знает возрастов, я так думаю, — строго сказал Илья. — Я вкладываю в звуки, может быть, и не себя даже, а то, что успевает мой чувствительный аппарат выудить из пространства. Я всего лишь передатчик и оформитель. А для музыки важна энергетика. Поэтому вам и кажется, что написал ее умудренный опытом человек.
— А на репетицию в филармонию к вам можно попасть?
