Я не раз задавал себе вопрос, не хочет ли она получить то, что ей нужно от меня, но нет, этого не было. Возможно, для этого я ей не очень подходил….но я думаю, дело было не в этом. Я не думаю, что она любила меня — я не думаю, что Аделия могла любить кого-либо — но я уверен, что она была одинока. Я думаю, она прожила очень долгую жизнь, если это можно назвать жизнью, и что она…
Но Дейв не стал продолжать. Его искривленные пальцы нервно забарабанили по коленям, его взгляд опять устремилея куда-то вдаль в поисках зерноэлеватора, как бы ища успокоения и поддержки.
Партнеры — вот, кажется, наиболее подходящее слово. Думаю, что за ее долгую жизнь у нее было несколько партнеров, но мне кажется, что после приезда в Джанкшн Сити у нее не было ни одного. Не спрашивайте, что она такое говорила мне, если я почувствовал это, потому что я просто не помню. Все это ушло в прошлое, как и многое другое. Но я почти уверен, что это так. Для этого она и держала меня при себе.
И я почти уверен, что ушел бы вместе с ней, если бы ее не вывели на чистую воду.
— А кто вывел ее на чистую воду, Дейв? — спросила Нейоми, наклонившись вперед.
— Кто?
— Помощник шерифа Джон Пауэр. В те дни шерифом округа Хоумстед был Норман Бимэн, и сильным аргументом Норма, как мне известно, было то, что он был против того, чтобы шерифов назначали, а не избирали. Избиратели выбрали его на эту должность, когда он вернулся в Джанкшн Сити в 1945 с полным чемоданом наград, которые он получил, когда армия Паттона входила в Германию. Вояка он был что надо, но вот как шериф округа он гроша ломаного не стоил. А вот что у него было, так это белозубая улыбка во весь рот и полно дерьма, которого хватило бы на двоих. И, конечно, он был республиканцем. А в округе Хоумстед это всегда было самым главным. Мне кажется, Норма и сейчас выбирали бы, если бы его не прикончил удар в парикмахерской Хьюи летом 1963. Вот это я помню отчетливо; прошло некоторое время с тех пор, как Аделии не было со мной, и я стал немного приходить в себя.
Было два ключа к успеху Норма — я имею в виду помимо его широкой улыбки и дерьма в кишках. Во-первых, он был честным. Насколько я знаю, он и гроша чужого не брал. Во-вторых, обязательно хоть у одного из помощников шерифа, которые пдчинялись ему, хорошо работала голова, но при этом он не стремился занять его высокую должность. С такими ребятами он всегда был квит — каждый получал очень солидную рекомендацию, если хотел уйти и продвинуться по службе. Норм сам относился очень бережно к своей репутации. Мне кажется, если посмотреть, то можно было найти шесть-восемь шефов городской полиции и полковников из Государственной службы полиции в разных концах Среднезападной части, которые проведи здесь, в Джанкшн Сити, два-три года, вкалывая на Норма Бимэна. Всех, кроме Джона Пауэра. Его нет в живых. Если бы вы посмотрели на некролог, вы бы увидели, что он умер от сердечного приступа, хотя ему не было и тридцати, и он не имел никаких вредных привычек, от которых некоторые загибаются довольно рано. Я- то знаю правду — никакой не сердечный приступ свалил Норма, у него был такой же «сердечный приступ», что и у Лэвина. Это она убила его.
— А откуда ты знаешь, Дэйв? — спросил Сэм.
— Я знаю, потому что в тот последний день в библиотеке предполагалось убить трех детей.
Голос Дейва был, по-прежнему, спокойным, но Сэму в нем послышался тот ужасный страх, в котором этот человек так долго жил, как бы находясь чуть ниже поверхности, как низковольтный электрический заряд. Если даже предположить, что лишь половина из рассказанного Дейвом сегодня днем правда, то все эти последние тридцать лет он должен был жить под гнетом такого страха, который Сэму невозможно было даже вообразить. Неудивительно, что он пристрастился к бутылке, чтобы не давать выход самому страшному.
«Двое все-таки умерли — Патси Харриган и Том Гибсон. Смертью третьего я должен был бы расплатиться за то, что буду допущен в тот цирк, в котором Аделия Лортц была инспектором манежа. Ей нужен был третий, потому что эта третья направила свет прожектора на Аделию как раз тогда, когда та больше всего хотела действовать в темноте. Эта третья и должна была стать моей, так как ей больше не разрешалось посещать библиотеку, и Аделия сомневалась, что сможет оказаться поблизости от нее. Тем третьим „Плохим беби“ была Тэнси Пауэр, дочь помощника шерифа».
— Ты говоришь не о Тэнси Райэн! — спросила Нэйоми, и в ее голосе почти слышалась мольба.
— Да, о ней. Тэнси Райэн из почты. Та Тэнси Райэн, которая приходит на наши встречи. Тэнси Райэн, которая раньше была Тэнси Пауэр. Очень многие из тех, что в детстве посещали «Час сказки», сейчас так или иначе связаны с АА.
Сара — думай об этом что хочешь. Летом 1960 года я был близок к убийству Тэнси Пауэр… и это не самое ужасное. Но пусть лучше б уж было.
8
Нейоми, извинившись, вышла. Прошло несколько долгих минут, когда Сэм поднялся, чтобы пойти за ней.
— Пусть побудет одна, — сказал Дейв. — Она чудесная женщина, Сэм, но ей нужно немного времени, чтобы прийти в себя. И тебе бы нужно было, если бы ты неожиданно узнал, что один из членов определяющей для твоей жизни организации однажды был близок к убийству твоего лучшего друга. Пусть она побудет там. Она вернется — Сара сильная.
Через несколько минут она действительно вернулась. Она умылась волосы у висков еще не высохли — и несла поднос с тремя стаканами чая со льдом.
— Что ж, дорогая, наконец-то переходим к более существенным вещам? сказал Дейв.
Нэйоми изо всех сил попыталась ответить улыбкой на улыбку. — «Это точно, я просто больше не могла терпеть».
Сэм счел то, что она сделала, не просто хорошим, но благородным поступком. И все равно, лед говорил со стеклом стаканов взволнованным языком коротких, отрывистых фраз. Сэм снлва встал и взял поднос из ее дрожащих рук. Она посмотрела на него с благодарностью.
— Ну, а теперь, — сказала она, усаживаясь, — заканчивай, Дэйв. Расскажи все до конца.
9
«Очень многое из того, что осталось рассказать, говорила мне она сама, — продолжал Дейв, — потому что к тому времени у меня не было возможности видеть своими глазами то, что происходило. Где-то в конце 1959 года Аделия сказала, что мне больше нельзя ходить в Публичную библиотеку. Она сказала, что если увидит меня там, то выставит оттуда, а если я буду торчать поблизости, натравит на меня полицейских. Она сказала, что я становлюсь слишком жалким и потрепанным на вид, и люди начнут болтать, если увидят, что я захаживаю туда».
«Болтать о тебе и обо мне?» — спросил я. — «Аделия, кто поверит в это?»
«Никто», — сказала она. «Меня беспокоят не разговоры обо мне и о тебе, идиот».
