Соображая, с чего лучше начать беседу с Сергеевым, чтоб он поторопился с вывозом меня, любимой, пока товарный вид не пострадал, я вышла из подъезда и окинула взглядом прерии местного двора: где же притаился селезневский птиц — щегол?
Под грибком драли глотки три самородка пятнадцати-шестнадцати лет от роду, им бездарно вторили две изрядно оскверненные местной швейной промышленностью крольчихи. Момент спаривания пришел, и девочки выбирали партнеров, еще не понимая, что от этих забав родятся дети. Юные скарлет, видно, решили обдумать это позже, не зная, что дети и СПИД — это навсегда. А их батлеры об этом и не думали. Ну, оно и правильно, самцам то по чину не положено, их дело простое — плоди да размножайся, учись, лечись и опять размножайся.
Впрочем, какое мне дело до компании малолеток? Увлеченные брачными гимнами они наверняка ничего не видят и не слышат вокруг, значит, у них не узнать ни о пробегающем, пролетающем, проползающем мимо неместном силуэте, ни о последнем сообщении синоптиков. Дети вообще отдельная часть живой природы, относящаяся по ранимости, совокупности доставляемых хлопот и итогам сбора урожая, к цветам.
Слава Богу, что они растут не в моем огороде — цветоводство вообще не мое хобби…
Я приметила на стоянке «ладу», смутно напоминающую ту, на которой меня доставили из аэропорта в штаб-квартиру Селезневки. Проверить номера, прокравшись в темноте к стоянке — не проблема. Так и есть: номера те же и водитель, мирно попивающий горячий напиток из стакана от термоса, похож на Кирюшу, во всяком случае, силуэт затылка знаком до боли.
Ужинать они изволили, — усмехнулась я, предчувствуя радость от встречи. Его. Мою от прощания.
Приготовила трофей охотника и распахнула дверцу:
— Привет бойцам невидимого фронта! — гаркнула в ухо. Кирилл дернулся от неожиданности и облил свою грудь темной жидкостью. Зашипел, закрутился, не зная то ли мазь от ожога поискать, то ли меня схватить и в термосе искупать, то ли продолжить чаепитие, наплевав на все разом. Пока он метался, я всадила дорогой нож в дешевую панель авто.
Вошел, как в масло. Хорошая сталь, — с сожалением вздохнула, захлопывая дверцу. И одернула себя — зависть плохой товарищ и дурно влияет на мозговую потенцию.
А и, правда, зачем мне боевой тесак? У меня шокер есть — милая маленькая ручка-фонарик, но бьет, как трансформатор в дождливую погоду. И помада, как подобает настоящей женщине и как положено агенту — с секретом — с потайным клинком. Губы такой намазать можно до самых позвонков.
— Слушай ты, сука!!… - взревел Кирилл мне в спину — очнулся птенчик.
Терпеть не могу, когда меня оскорбляют, тем более в спину и не по делу.
Не понял мальчик, что я его чуть-чуть поучила. Прав: нашла кого жалеть.
Я развернулась и, сделав шаг назад, откинула ударом ноги в грудь уже почти вылезшего из машины мужчину обратно в салон, а потом припечатала заветной электро-ручкой по бедру. Кирилла неслабо колыхнуло.
— Отдохни, перетрудился сегодня, — посоветовала. Кирилл, выпучив глаза, лежал на сидении и пытался сказать все, что обо мне думает, дотянуться до горла и пнуть ногой, но слова забылись, конечности не слушались, оттого получались слабые конвульсии и смешное мычание. Я не стала утруждать себя переводом его звуковых потуг: заботливо закинула ноги в машину и хлопнула дверцей. — Спи друг.
Может, я и не права, может, Кириюша вовсе не в курсе произошедшего инцидента? Тогда я неслабо компенсировала ему небольшие неудобства, подарив нож — шикарную игрушку фирмы Microtch. Ну, а если виноват, то тем более переживать мне не за что.
В любом случае, поучить птичку надо, он мне еще за тот шантаж и домогательство не по всем статьям ответил.
И с чувством полного удовлетворения я пошла за угол дома — к старой иве, под которой последние дни неустанно квартировался Иван в своем авто.
Напарник не спал — мучил смартфон.
— Ванюша-а, — стукнула я в стекло.
— Опять на приключения потянуло? — приоткрыл он окно.
— Ну, что ты? Мне их теперь на дом доставляют… Пусти погреться, — улыбнулась ему в лицо. Мужчина оглядел меня и нехотя кивнул: забирайся.
— А дверцу открыть?
— Сама.
— Да, кавалер из тебя никакой.
— Можешь другую машину выбрать…
— "Ладу", например? — спросила, усаживаясь на переднее сиденье рядом с Иваном. — Не могу — небольшие повреждения.
— У авто или у водителя? — прищурился с ехидством. Прозорлив Лейтенант, не отнять.
— А ты Кирюшу лично знаешь?
— Кого?! — нахмурился.
— Кирюшу — клеста.
— Клеста знаю, Кирюшу — нет. Это кто?
— Ой, не крути, Ванечка, — пальчиком пригрозила.
— Ой, не стращай, — скривился он. — Ты о резвом мужичке разбитной наружности? А ничего кличку дала — Кирюша.
— Кличка у него клест, хотя поначалу производил впечатление беркута. Но маловат и мелковат для оного оказался.
— Тест не выдержал?
— Не-а.
— Клест! Хм! — головой качнул, смартфон убрал. — Всем клички даешь?
— Это не кличка, это тотем — суть особи прямоходящей.
— Эк ты уничижительно: особь да еще прямоходящая. Как о животных.
— Люди и есть животные.
— Да? А ты кто?
— И я животное, а некоторым не везет — насекомыми оказываются или вовсе флорой.
— Любопытно.
Ему, правда, интересно стало, даже глазки заблестели. Сел удобнее, чтобы меня хорошо видно было. С минуту изучал и спросил:
— А я кто, по-твоему? Тотем какой у меня?
— Не разобрала еще. Вроде волчара, но мутный, как оборотень.
— Мутант.
— Ага.
— Почему же волк?
— Потому что ты из семейства хищных: предпочитаешь сам съесть, а не быть съеденным. Неприхотлив, хитер, разумен — поступки свои и слова взвешиваешь, очертя голову в пекло не суешь, с выводами не спешишь, но и к себе никого не допускаешь. Спорю, даже жена, если таковая имеется, не знает, какой ты на самом деле. Ты ее в счастливом неведении держишь, под щенка глупого пушистого маскируешься, но нет-нет, а челюсть на сонной смыкаешь, чтоб место свое помнила. За помет свой, опять же, глотку перегрызешь. Семья для тебя — лежбище, нора — место тишины и покоя. Ты не то что в нее, близко к ней никого не подпустишь.
— Зачем?
— Незачем, — согласилась.
— Все интересней и интересней, — хмыкнул. — Ты не досье ли на меня собираешь?
— Нет, тестирую, выводы делаю.
— Акарать не боишься?
— Нет. Если понимаешь, какой тотем у человека, понимаешь самого человека. Он становится ясен и предсказуем, все его поступки полностью укладываются в манеры поведения определенного животного, редко, очень редко — нескольких животных.
