— Нет, тестирую, выводы делаю.
— Акарать не боишься?
— Нет. Если понимаешь, какой тотем у человека, понимаешь самого человека. Он становится ясен и предсказуем, все его поступки полностью укладываются в манеры поведения определенного животного, редко, очень редко — нескольких животных.
— А ты у нас кто по тотему?
— Считают пантерой, но я не уверена.
— Я тоже, — согласился, сверля меня взглядом. — Хотя все бабы или из семейства кошачьих или из птичьих гнездовий.
— Не скажи, мне грызуны и слонихи встречались.
— Это как?
— Элементарно. Возьми любую книжку о живой природе и почитай о слонах, а потом представь своих знакомых. Наверняка кто-нибудь слонихой окажется.
— Дородной женщиной с большими ушами? — усмехнулся.
— Нет, тихой, спокойной, терпеливой, даже трусливой, хоть и масштабной, но задень посильнее или детеныша обидь, сорвется и затопчет. Причем, топтать будет пока от тебя одна подошва не останется.
— Ну, это чисто женское, по настроению затаптывать, до самых ушей в асфальт вгонять, а потом соображать: с чего, зачем.
— Не любишь ты женщин.
— Люблю. У меня ориентация нормальная.
— Это радует, а то неформалов все больше, а натуралов все меньше. Вырождаемся. Хищники пресмыкающимся служат. Ты, например, питону Макрухину.
— А ты?
— Я сама по себе, а питону от скуки.
— Ой, ли? Сказочница… И почему «питон»?
— Потому! Нет, не хищник ты — щенок, член клуба юных почемучек. Или у вас в спецуре все такие?
— Почему в «спецуре»?
Н-да-а, много у него узнаешь. Примерно столько же, сколько у меня.
— Потому что лопухи, напасть и то нормально не могут.
— На тебя? — оглядел меня на предмет повреждений. — Лопухи, — согласился. — Как напали?
— Без объяснений.
— А подробнее?
— А то ты не знаешь, — улыбнулась почти ласково.
— Проспал, — изобразил смущенную улыбку, за сигаретами в карман полез. — Будешь? — протянул пачку Cemel.
— Не курю. Из принципа.
— Не смеши. Принципы и ты — несовместимы.
Зря ты, Ваня, обо мне такого мнения.
— Не нравлюсь я тебе?
— Что ты, очень нравишься. В фас, особенно, на расстоянии двухсот, трехсот километров.
— Взаимно. Я к вашим питомцам всегда осмотрительно относилась. Если б не питон, близко бы к вам не подходила.
— Что так?
— Врожденная осторожность.
— Грешки молодости?
— И старости.
— Понятно. На том тебя Макрухин и взял.
— А тебя на чем?
— Я сам по себе. "Служить бы рад — прислуживаться тошно" — помнишь?
— Так не бывает. Даже одиночки вынуждены жить рядом со стаей, по закону джунглей.
— Я живу в своей стае и по тому, по другому закону: "мы одной крови, ты и я". Как думаешь, повтор нападения будет?
— Нет, теперь вы наверняка бить станете, — улыбнулась хищно. Мужчина хмыкнул, затянулся, искоса поглядывая на меня. Прижал палец к уху — видимо, кто-то позвонил. Послушал, бросил «понял» и опять на меня уставился.
— За что ж тебя такую белую и пушистую на бойню?
— Расцветка глаз пастуха раздражает.
— Уходить надо, да?
— Поможешь?
Глупый вопрос, но задать надо было.
Иван задумался, докурил, выкинул щелчком окурок в окно и кивнул:
— Помогу. Знаешь много — пригодишься. Хотя по мне, такой, как ты, в гробу самое место. Но мое дело телячье…
Вскинул руку с пачкой сигарет и прыснул в лицо, глаза какую-то жидкость.
Снотворное? — подумала я, падая. Додумать помешала резко навалившаяся дремота. Сквозь вязкий дурман я почувствовала, как меня уложили удобнее, прислонив к спинке сиденья, потом услышала шум заведенного мотора и больше ничего. Меня окончательно увело в туман.
Глава 16
Валя ждала момента, но Макрухин как назло никуда из кабинета не отлучался. На вторые сутки Валентина решила остаться после шефа и опять зря — Семен Яковлевич, судя по всему, вообще в тот день домой идти не собирался. Девушка чуть не плакала — деньги Энеску уплывали, вожделенная квартира махала нежно ручкой…
Макрухин только домой собрался, приготовив отчет для венгра, как позвонил сначала Лебедев и душевно отлаял его за работников, потом Чигинцев страху нагнал. Семен принялся звонить Багире со стойким желанием придушить ее самолично и прямо сейчас, но взгляд упал на файл с документами для Энеску, и мысль о семистах тысячах долларов смягчила настроение, заставила взять себя в руки. Но подвиг оказался напрасным — Багира словно спустила свой мобильник в сортир или сама утонула. Один звонок, третий, час, второй мимо, а результат нулевой.
Макрухин, не на шутку встревожившись, позвонил Лебедеву с ультиматумом вернуть его агента на то место, откуда рос, но в ответ услышал нечто непереводимое, из которого следовало, что видел Лебедев и Макрухина и его людей на необитаемом острове, где вертолеты не летают и ничего кроме кактусов не растет. Вывод Семен сделал сам: Багира, крупно насолив селезневцам, вильнула хвостом и ушла в неизвестном направлении.
— Ну, стерва!! — грохнул сотовым по столу в раздражении. И задумался: где ее теперь ловить? И явится ли в агентство? Скорей всего нет, если эту пантеру не поймать да не приструнить, она навсегда из рук выскользнет и тогда мало доллары венгра уплывут, так еще и большие проблемы сверху появятся. Чигинцев за нее с Макрухина спросит и по полной программе. Ни крайним, ни бедным Семен с детства быть не хотел. Поэтому, убрав эмоции и иллюзии, начал спешно поднимать своих людей, кого вытаскивая из постели, кого из баров, и напрягать поисками пропавшей сучки, что головной боли прибавила всему контингенту. И главное, знал ведь, что рано или поздно это создание причинит ему огромный вред. И жалел об одном — сам ее слить вовремя не успел. Теперь, если за пару суток ее не найдет — сольют уже его.
От этой мысли не заснешь.
Макрухин всю ночь провел в кабинете, ожидая хоть каких-то вестей.
Утро его убило голосом Крайнова:
— Ее нет нигде. Из города не выезжала, никто ее не видел после девяти. В девять произошло нападение, но она была жива и даже успела нахамить соседу. После… не поверите, шеф, словно машина времени ее проглотила или во временную дыру провалилась: вещи на месте, включая леп-топ и косметичку, телевизор включен, на столе чашка недопитого чая. Но Багиры нет.
— Ты мне фантастику не рассказывай, эта сука тебе и не такой сюжет может завернуть. Рой!
— Где, Семен Яковлевич? Сдается мне, ее тихо зарыли на местном кладбище в безымянной могилке бомжа.
— Если б так! Ищи, говорю!
Наверняка транквилизатор, — мелькнуло у меня. Глаза видели, а язык не шевелился. Тело не двигалось и было чужим, посторонним, мысли были вялыми, отрывочными, но я честно пыталась их связать и соединить с тем, что видела. Мелькали лица — я слабо понимала, вижу их в первый раз или уже знакомы. Но Ивана четко отделила от остальных — этому скорпиону я по глупости доверилась, пусть чуть-чуть, но и это для меня было нечто, а он не оправдал, не проникся, не понял, значит, первый, кого я придушу, когда приду в себя, будет он. А в себя я приду и выживу, потому что теперь у меня есть четкая цель — он. А пока есть цель, есть жизнь.
