Таня поворачивается к протокольному мальчику.
— Я домой, вернусь через два часа. Эта падаль, — косится в сторону Молотова. — В ваших руках. Делайте с ним, что душеньке угодно. Я слова не скажу. И… приберитесь.
— Хорошо, Татьяна Алексеевна. А с этим что делать?
Кивок головой в мою сторону. Таня смотрит на меня. И снова, будь я проклят, что-то в глазах — там, за официальностью!
— А что, на нем что-то есть?
— Нет. На вокзале дрых.
— Ну так и гоните его к едрени фени!
Но ей пришлось задержаться. Привели ярко накрашенную девицу в потертой джинсовой юбке и красной кожаной куртке.
— Кто это? — спросила Таня.
— Да вот… — начал дежурный.
Девушка вызывающе посмотрела на всех, особенно на меня.
— Вы должны меня отпустить! Этот, — махнула рукой на дежурного. — Обозвал меня шлюхой. Я не шлюха!
— Никто не сомневается, золотце, — Таня взяла ее за руку. — Успокойся. Тебе здесь желают только добра. Садись. Чаю хочешь?
— Пожалуй, — девица села на стул, раздвинув ноги. Точилин нахмурился. — Скажите им, я не шлюха. Я чистая девушка.
Чистую девушку звали Инна Нестерова.
Иду по Ленинградской, руки в карманах, ворот куртки поднят.
— Молодой человек! Постойте!
Оборачиваюсь.
Ко мне несется, подобно черному крылатому призраку, бледный высокий человек. Худое красивое лицо, горящие глаза.
— Что вам нужно?
— Позвольте вам вручить от нашей организации.
Сует в руки брошюру.
Я взглянул. „Церковь Любви Господней“. Пятьдесят отделений по всему миру… Сто пятьдесят тысяч членов. Секта. Чистой воды.
— Очень мило.
— Приходите в воскресенье в 11.00.
Он назвал адрес.
— Религия меня не интересует.
— Вы придете, — сказал человек в черном пальто.
— Почем вам знать?
Он приблизился.
— Вы сломлены. Я вижу это в ваших глазах. Но в вас есть Свет.
Я неловко отступил.
— Как вас зовут?
— Руслан, — улыбка осветила его изможденное лицо. — Приходите.
Я в смятении снова перечитал название секты и адрес.
Без десяти одиннадцать в воскресенье стою у подъезда трехэтажного здания, в котором располагается типография, офис одной из газет и обувной магазин.
Мне нужен офис N 38.
Свет флюоресцентных ламп, тихая симфоническая музыка. У стен с обоих сторон ряды длинных столов. У левой стены сектанты в белых одеждах раздают бесплатно еду бомжам, старикам и детям. Получившие эту небольшую, но тем не менее великую помощь отходят к столам у правой стены. Здесь из коробок с эмблемой „Церкви Любви“ — распятым Христом со звездой во лбу и без венца — достают ворохи старой одежды.
Спустя полчаса Руслан освободился.
— Рад, что ты пришел, Павел.
— На минутку заскочил. Посмотреть.
Обменялись рукопожатием.
Руслан пригласил меня в кафешку за углом.
— Ну как тебе? — он глотнул каппучино.
Его переход на „ты“ был естественным, как дыхание.
— Мне нравится. Хотя вы могли быть и побогаче.
Руслан усмехнулся.
— Все дело в названии. Оно слишком простое. А мы очень нуждаемся.
Я закивал, глотнув кофе.
— Деньги.
— Да, — Руслан поморщился.
— У меня мало времени, — он взглянул на часы (сверкающие „Ролекс“). Я наморщил лоб. Кажется, в офисе на запястье Руслана часов не было. — Если ты не против, я бы хотел еще раз с тобой встретиться.
Пожимаю плечами.
— Времени у меня предостаточно. Как и вопросов.
Руслан засмеялся. Взял чашку.
— Спрашивай.
— Тогда на улице ты сказал…
— Свет. В тебе он есть. У тебя глаза ангела, — он странно взглянул на меня.
— Внешность обманчива, — я с горечью вспомнил сотворенное мною.
Он встал. Протянул визитку.
— Через неделю в том же офисе, если не возражаешь. Я хочу, чтобы ты работал с нами.
— Что за работа?
— Что-нибудь придумаем, — он улыбнулся, усталое красивое лицо преобразилось. — Извини, что лезу в душу. Но предположу: сейчас для тебя любая работа — спасение.
Извинившись, Руслан оставил меня.
Она выходит из подъезда новостройки под руку с мужем. Подтянутый, уверенный в себе бизнесмен. Волков садится в „пежо“ и укатывает к чертовой матери. Таня в пестром цветочном платье пересекает детскую площадку.
Я отталкиваюсь от стойки качелей.
Она проходит мимо, копаясь в сумочке.
— Таня!
Останавливается. Плечи вздрагивают, словно я подкрался сзади и ткнул лезвием между лопаток.
Оборачивается. Делает вид, что взволнована, ошеломлена, удивлена.
— Паша? Что ты здесь делаешь?
Неудачно пытаюсь улыбнуться.
— Жду тебя.
Она беспомощно озирается.
— Ну хорошо, давай присядем где-нибудь.
Садимся на скамейку у пустых качелей.
— Как ты меня нашел?
— У кого есть деньги, тот может все.
Таня наморщила лоб.
— Как Катя?
Я посмотрел на нее.
— Ты спрашиваешь об этом?
— А что? Ждешь, что я упаду и забьюсь в судорогах?
— Нет.
— Что было, то было.
Таня достала сигареты.
— Раньше ты не курила.
— Поработаешь в следствии, закуришь, — она положила ногу на ногу. В юности всегда сидела, сдвинув коленки. — Надеюсь, ты не праведник?
Я истерически расхохотался.
— О, только не это!
Таня промолчала.
— Как ты живешь?
— Прекрасно. Муж хороший. Любит меня. Сын здоров, — она выдохнула дым, глядя вдаль. — Это твой ребенок.
В волнении я вскочил со скамьи.
— Бог мой… и ты молчала?
— А что ты хочешь? Пять лет от тебя ни слуху, ни духу. А тут из-под земли вырастаешь — и из-под земли же достаешь! Следил, вынюхивал.
— Это же ребенок, — я сел. — Он имеет право знать.
Мы наблюдали игры детей на площадке.
— Его там нет?
— Нет, — Таня бросила окурок в лужу. — Он сейчас в детском садике.
— Как зовут?
Она поколебалась.
— Павлик… в честь отца.
Я шмыгнул носом, втоптанный в землю.
— А муж?
— Ему все равно. У Володи бизнес. И он любит меня.
— Володя, — я хмыкнул.
Таня взглянула на меня.
— Мне почему-то кажется, в последнее время в твоей жизни произошло что-то ужасное, — она помолчала. — Почему ты развелся с Катей?
Я сунул руку в карман куртки, где по-прежнему лежало обручальное кольцо. Катино, не мое. Свое я вчера выбросил в Волхов.
— Я не разводился с ней. Она умерла. И наш ребенок тоже.
— Мне жаль, — сказала Таня, но прежнего сочувствия, знакомого мне с юности, в ее голосе не было.
Я взглянул на нее. Криво усмехнулся.
— Тебе очень повезло, что мы расстались.
