А лорд Эктон также готовился к этой встрече со священником, на которой должна была решиться их судьба…
Последняя поездка в Россию
Сэр Джон поехал в Россию в этот раз один. Он чувствовал, что больше уже не увидит никого из тех, кто оставался рядом с ним в этот последний год. Вскоре после его отъезда, Элизабет сильно повздорила с Зоей Георгиевной и проткнула ей сердце ритуальным индийским кинжалом. Петр увидел Лиз в момент, когда она умывалась кровью поверженной соперницы.
— Это очень молодит, — как ни в чем не бывало, улыбнулась ему Элизабет.
Юрист вдруг увидел ее хищной гарпией или сиреной, какой она являлась до того лишь в его воображении, и в ужасе побежал прятаться. А та сразу поняла, в чем дело, и как это можно использовать. Вскоре лондонская полиция задержала Петра, как сумасшедшего, из‑за возникших у него видений убившего свою соотечественницу, в прошлом заместителя министра. Его поместили в специализированную психиатрическую клинику, режим в которой ничем не отличался от тюремного, за исключением того, что над ее обитателями могли издеваться еще более безнаказанно.
А Элизабет и правда, как будто бы стала моложе. Она выправила новые документы, по которым ей было двадцать лет, и вышла замуж за русского олигарха, надеясь с помощью его денег дать вторую жизнь тайному обществу «Наследники Ост–Индской компании». Сэра Джона она считала уже списанным со счетов.
А лорд тем временем приехал в город, который теперь назывался не Лузервиль, а Большой. Англичанин выглядел очень старым; его не узнал бы никто из тех, кто видел его здесь ранее. Сэр Эктон чувствовал, что решается самое важное и для него, и для отца Аристарха. Ему хотелось увидеть Григория, но он отказался от этой мысли. Огромная волна энергии, которая сейчас витала вокруг него, уничтожала все, к чему прикасалось. А лорду хотелось, чтобы тот, кто стал ему почти другом, еще пожил. И по приезде он сразу направился к отцу Аристарху.
Сэр Джон и отец Аристарх
… Отец Аристарх стоял один в домовом храме. Многое изменилось в этом городе, где ему пришлось пережить столько плохого и столько радостного, увидеть духовное перерождение многих людей. Священник чувствовал, что его земная жизнь подходит к концу. Но оставался еще один человек на земле, которому он был необходим для того, чтобы тот смог сделать последний выбор, на который сам не имел сил. Архимандрит встал на колени перед алтарем и стал молиться за сэра Джона. В этот момент лорд вошел в храм…
Увидев его, священник тяжело поднялся:
— Я ждал тебя, — сказал он.
— Мы не могли избежать этой встречи, — подтвердил Эктон. – Но уверен ли ты, что тебе по силам та борьба, в которую ты ввязался?
— Мне? Конечно, нет, — просто ответил отец Аристарх. – Но Господу нашему Иисусу Христу по силам все!
И он властно перекрестил сэра Джона. В этот момент темный дух отошел от лорда; тот сразу еще постарел. Казалось, что уже ничто не держит его больше на земле. Но теперь его удерживала иная сила, противоположная той, которой он до этого служил. Эта сила терзала Эктона; он остро вспомнил все те годы, когда был христианином и священником. Не в силах выдержать внутренних мучений, англичанин выбежал из храма, для того, чтобы через несколько часов вновь придти к отцу Аристарху, уже лежащему в одной из больничных палат интерната.
А священник в момент, когда темный дух покинул лорда Эктона, почувствовал страшную боль в голове, как будто в ней что‑то взорвалось. Пришедший через полчаса зачем‑то в домовый храм Валерий Петрович увидел архимандрита лежащим на полу без сознания. Вызванный им врач диагностировал инсульт. Отца Аристарха хотели отвезти в больницу, но он распорядился, чтобы его оставили в одной из палат интерната.
— На свете есть более важные вещи, чем жизнь или смерть физического тела, — сказал он Валерию Петровичу. – У меня осталось последнее дело на земле, я должен успеть его выполнить, не мешай мне.
Директор интерната беспрекословно ему подчинился. Его положили в отдельную палату, хотели поставить капельницу. Но священник потребовал, чтобы ограничились уколами, после чего все должны немедленно уйти. Ему предстояла последняя встреча с сэром Джоном, и он не хотел, чтобы кто‑то из случайных свидетелей этой встречи погиб или сошел с ума.
Конец и начало
… Сэр Джон стоял возле постели разбитого инсультом, но еще сохранившего способности говорить и двигаться отца Аристарха. Теперь лорд выглядел уже лет на восемьдесят. Страшная борьба шла в его душе.
— Так ты думаешь, что и для меня есть возможность покаяния? – спросил он священника.
— Ты сам знаешь, что есть, — с трудом ответил тот.
— Как для того разбойника на кресте?
— Он был лучше, — с трудом улыбнулся архимандрит. – Но в целом – да.
— И ты не боишься принять мое покаяние?
— Мне уже поздно бояться, — сказал священник. – Мне осталось жить совсем недолго.
— Я должен каяться? – спросил лорд.
— Это ты должен решить.
И гордый англичанин вдруг преклонил колени, и начал рассказывать отцу Аристарху все то, что совершил злого в своей жизни. Казалось, что недели не хватит на то, чтобы все рассказать, но ему хватило часа.
— Что теперь? – спросил он.
— Не знаю, могу ли я прочитать разрешительную молитву. Существует чин присоединения протестантов к православию, — задумчиво сказал он. – Но ведь ты не совсем тот человек, который крестился в Англии сотни лет назад. Я думаю, что крещу тебя со словами «если не крещен».
Они с трудом дошли до больничного храма. Священник сам приготовил все необходимое для крещения. Каждое движение было для него мучительно, казалось, что все сейчас взорвется в его голове и в груди, страшная боль пронзала спину под левой лопаткой, в глазах темнело, но он перебарывал себя. А лорд тем временем сам наполнил водой купель. Джон вдруг понял, почему был прощен разбойник, на кресте исповедавший Христа Господом, и почему он первый пошел за Ним в рай. За свои злодеяния тот преступник уже нес наказание – мучительную, долгую и позорную смерть. Но пока он был еще жив для него, как и для второго, распятого с ними разбойника, оставалась возможность последнего выбора. И один использовал остатки своих жизненных сил на богохульства, а другой, чтобы покаяться и обратиться к Христу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Твое Царство». И еще Джон понял, почему в Библии говорится о том, что у Бога один день, как тысяча лет и тысяча лет, как один день. Все внутри его разрывалось в это время. За какие‑то минуты он пережил такие бесконечные мучения, что Джону казалось, что в эти часы он испытывает всю ту боль, все те страдания, которые он причинил другим за века своего существования; порой он думал, что прошли века с того момента, как он вошел в храм, и вновь им прожито много жизней, но уже совсем иных… Его боль была тысячекратно большей, чем та, которую испытывал священник, но Джон все терпел.
