— А какой он, Владыка? — В глазах Марианны зажглись огоньки любопытства, Андрей вздохнул. Зря он начал этот разговор. Не понимает она — ничегошеньки не понимает…
— Скоро ты сама его увидишь. Ладно, оставим это. Только помни о том, что я тебе сказал. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Мария, но не было в ее ответе той серьезности, на которую Андрей рассчитывал. Увы… — Чем мне теперь заняться?
— Пока отдыхай — посмотрим, что будет с Фольмером. Можешь ехать домой, я позвоню, если понадобишься.
— Тогда я пошел. — Андрей встал, подошел к двери, затем медленно обернулся. — И все-таки, будь осторожна с Вадимом. Я прошу тебя.
* * *
Она сидела, поджав ноги, и тихо покачивалась из стороны в сторону, глядя в пустоту ничего не видящими глазами. Замерли мысли, замер даже лес вокруг же — то ли сочувствуя ее горю, то ли от того, что на этот теплый и душный мир опустились сумерки.
Так плохо Татьяне не было еще никогда в жизни. Она не могла понять происходящего, а скорее, просто не хотела, отказывалась понимать. То, что творилось с ней в последнее время, не могло быть правдой — не может правда быть столь жестокой. Она страстно хотела верить, что все происходящее является всего лишь чудовищным ночным кошмаром, что вот-вот зазвенит будильник, она очнется и снова увидит солнце, увидит родной для же мир. Увидит…
Татьяна закрыла лицо ладонями и заплакала. Заплакала тихо и беззвучно, продолжая покачиваться из стороны в сторону. Бесполезно. Все бесполезно. Глупо себя обманывать…
Рядом послышалось тихое недовольное цоканье, девушка вздрогнула и замерла, испуганно прислушалась. Что-то небольшое. И теплое…
Она осторожно протянула руку, послышалось тихое ворчливое сопение. Затем сопение прекратилось, чей-то теплый шершавый язычок коснулся ее пальцев.
Татьяна слабо улыбнулась, дотронулась до мохнатой мордочки неведомого зверька. И тут же пушистое создание отскочило в сторону, послышался шорох опавших листьев. Убежал…
Одна, совсем одна в чужом мире. Ее лишили всего, что она любила, во что верила. А теперь еще и это… Татьяна коснулась глаз. Почему, Господи? За что?
Лучше умереть, чем оказаться в одной постели с этим чудовищем. Кто-то легко выносит, когда ему плюют в душу. Она так не может. Не получится у нее. Не получилось. Ведь думала уже об этом, думала! И даже готова была. Закрыть глаза — тогда они у неё еще были. Перетерпеть, вынести. Не получилось. Не смогла. Едва увидела его, как вновь в душе проснулся ужас, и не сумела уговорить себя, не смогла покориться. Уж лучше смерть…
Татьяна не знала, что ей теперь делать. Она не знала этого раньше, когда бродила по новому для неё миру, не знала и теперь. Теперь особенно. Тогда она могла видеть, могла надеяться, верить в чудо. Теперь все кончилось. Если и был из этого мира выход, то ей уже никогда его не найти.
Неожиданно для самой себя Татьяна ощутила голод — она не ела с утра, с тех пор, как вышла из Колючего леса. Глупое чувство, неуместное. Или нет? Сколько нужно не есть, чтобы умереть от голода? Неделю, две? Месяц? Все равно это слишком долго…
Что же ей делать? Нет, она знала, что, но не знала, как. Чтобы быстро, чтобы не было больно…
Вчера вечером она была у большого глубокого каньона — воспоминание об этом заставило Татьяну задуматься. Почему бы и нет? Ей даже не будет страшно — все равно ничего не увидит…
Вопрос в том, как туда попасть. Сколько она прошла за это время? Не так уж много — три, может быть, пять километров. Не больше. Правда, тогда она видела…
Татьяна медленно поднялась на ноги, поморщившись от боли в исколотых ногах. Ничего, скоро все пройдет. Пройдет, если ей удастся найти тот каньон, если она не заблудится.
Она дотронулась до дерева, испуганно сжавшегося при ее прикосновении, провела по нему руками. Да, вот они, эти выступы, а вот и большая изогнутая ветка. Значит, она пришла именно оттуда…
Ей было очень страшно. Вытянув перед собой руки, Татьяна двигалась мелкими шагами, с ужасом думая о том, что ни за что не сможет дойти. Время от времени она натыкалась на деревья, обходила их, стараясь не сбиться с дороги. Будь это обычный земной лес, она бы нашла какую-нибудь палку, и идти стало бы значительно легче. Но здесь, в этом лесу, ничего подобного отыскать было нельзя. Слишком уж тут все было другое. Может быть, там, за Ручьем…
Она поняла, что наступила ночь, лишь когда в лесу полностью умолкли все звуки. Идти ночью не хотелось, хотя в глубине души Татьяна понимала, что для же теперь нет никакой разницы. Тем не менее, ночной лес внушал страх. Хотелось спрятаться, затаиться. Поэтому, наткнувшись на очередное дерево, девушка осторожно опустилась на землю, сгребла в кучу опавшую листву. Устроившись поудобнее, прижалась спиной к теплому стволу и уснула…
Проснулась она оттого, что мышь или какой-то похожий на мышь местный зверек пытался протиснуться снизу сквозь ее импровизированное ложе. Наверное, она завалила листвой его норку.
В кронах деревьев слышался веселый птичий гомон. Не такой, как на ее Земле. Но тоже приятный и успокаивающий. Если бы она могла видеть…
Снова захотелось есть. Ничего — если она доберется до Колючего леса, то наестся вволю. Зря она ушла оттуда…
Татьяна вдруг вспомнила о том, куда именно и зачем она шла. И мысли о еде на фоне этих воспоминаний показались ей слегка неуместными.
Она встала, осторожно обошла дерево. Все верно, ей туда. Если только она еще раньше не сбилась с дороги…
Татьяне повезло, если в данном случае вообще можно было говорить о каком-то везении. Не прошло и часа, как впереди послышался тихий плеск текущей воды. Девушка улыбнулась — вот и Ручей. Она не ошиблась.
Вода была вкусной и холодной. Совсем такой, как дома. Напившись, девушка осторожно вошла в воду, дыхание сразу перехватило. Татьяна подумала о том, почему ручей такой холодный, когда кругом тепло. Ощупывая ногами дно, стала заходить все глубже и глубже, уже понимая, что это не то место, где она переходила в прошлый раз. Здесь было гораздо глубже. Тем не менее, она продолжала идти, понимая, что боязнь утонуть в ее положении просто смешна.
Татьяна уже решила, что ей придется плыть, когда дно наконец-то начало подниматься. Быстро пошла вперед, уже ничего не боясь, и вскоре выбралась на берег. Было очень холодно — сев на траву, девушка обхватила плечи, ее заметно трясло. Ничего, скоро все пройдет…
Прошло не меньше получаса, прежде чем она наконец-то согрелась. Теперь надо было двигаться куда осторожнее — здесь, по эту сторону Ручья, начинался Колючий лес. Совсем другие деревья, совсем другая трава. И еще грибы… Вспомнив об этом, девушка встала на колени и начала шарить руками по земле. Их должно быть много…
Вот и гриб — нащупав прохладную шаровидную головку, Татьяна аккуратно сорвала ее с тонкого гибкого корня, с трудом разломила пополам. После чего с наслаждением впилась зубами в нежную сочную мякоть…
Грибы напоминали картофель. Слегка сыроватый, похрустывающий на зубах картофель. Разве что более сочный. Татьяна искала грибы, ползая по короткой жесткой траве и не боясь заблудиться — журчавший позади ручей служил неплохим ориентиром. Насытившись, она подошла к воде, снова попила, после чего устало прилегла на теплом пригорке, глядя пустыми глазами в бурое небо. Просто помнила, что оно должно быть бурым…
Она была в чужом мире, слепая и беспомощная. И все-таки мысли о смерти как-то незаметно отступили на второй план. Сейчас ей уже не хотелось умирать. Человек всегда цепляется за надежду. Так уж он устроен…
Может, она просто что-то делала не так? И ей совсем не обязательно воевать с этим человеком? Или воевать, но не так? Не так глупо, не так бессмысленно? Чего добилась она своим упрямством? Да, она в его власти, и ее тошнит от него. Но ведь она женщина. А женщина — это не только самка, не только источник удовольствия для похотливой твари. Нет, женщина — это нечто неизмеримо большее. Это еще и змея, смертельная и безжалостная. Это стерва, способная обмануть кого угодно. Это хитрость и месть в соблазнительной упаковке. Надо лишь постараться найти в себе все это. Вытащить, вытянуть на свет Божий. Он еще пожалеет о том, что связался с ней! Очень пожалеет…
* * *
Половина седьмого вечера. Через полчаса полтора миллиона жителей области станут свидетелями битвы гигантов. Впрочем, гигантов ли? Стоит ли думать об этой швали столь возвышенно…
Андрей включил телевизор, ткнул кнопку пятого канала, затем спокойно улегся на диван. Скоро станет ясно, какую свинью подложил безвременно ушедший Шилов своему бывшему патрону. И чем это для Фольмера обернется. В глубине души Андрей все же не верил, что Фольмера сможет свалить одна видеозапись — больно уж скользкий тип. Привык все делать чужими руками. Ну, обвинит его Шилов в махинациях, даже в убийстве Храмова обвинит. Ну и что? Ведь выкрутится, сволочь, — обязательно выкрутится. Всех купит, а выкрутится…
