– Хотелось бы надеяться. Вы курите, мистер Боуден? В стенах школы это не одобряется, но мы сделаем так, что никто не узнает.
– Благодарю.
Мистер Боуден достал из внутреннего кармана мятую пачку «Кэмела», сунул в рот одну из двух оставшихся сигарет, оторвал от картонки спичку, чиркнул ею о каблук, закурил. После первой затяжки он глухо, по-стариковски, прокашлялся, загасил в воздухе спичку и положил обгоревший черенок в пепельницу, любезно ему подставленную. Эдвард Фрэнч наблюдал за этим ритуалом, столь же безукоризненным, как блестящие туфли гостя, точно завороженный.
– Не знаю даже, с чего начать, – сказал Боуден, пряча явную озабоченность за легким облачком дыма.
– Вы, главное, не волнуйтесь, – мягко сказал Фрэнч. – Уже то, что пришли вы, а не родители Тодда, наводит меня, знаете, на кое-какие мысли. – Да, наверное. Тогда к делу.
Он скрестил на груди руки. Сигарета торчала между средним и указательным пальцами. Прямая спина, чуть приподнятый подбородок. В том, как он собрался одним волевым усилием, подумал Фрэнч, есть что-то от прусской решительности. Это напомнило ему трофейные фильмы, которые он видел в детстве.
– Между моим сыном и его женой возникли трения. – Боуден отчеканил каждое слово. – Я бы сказал, серьезные трения. – Глаза старика, ничуть не выцветшие, проследили за тем, как Калоша Эда раскрыл лежавшую перед ним папку. Внутри – листки. Не так уж много листков.
– Вы считаете, эти трения могут влиять на успеваемость Тодда?
Боуден приблизил лицо к Фрэнчу. Он смотрел ему прямо в глаза. После довольно значительной паузы он произнес:
– Его мать пьет.
И снова выпрямился.
– Да что вы?
– Представьте себе. – Боуден удрученно покивал головой. – Мальчик мне сам говорил, как он два раза застал ее на кухне, лежащей лицом на столе. Зная, как отец к этому отнесется, он сам разогрел в духовке обед и заставил ее выпить не одну чашку крепкого кофе, чтобы до возвращения Ричарда она хоть немного пришла в себя.
– Грустная история, – заметил Фрэнч, хотя ему доводилось выслушивать истории и погрустнее: про матерей, пристрастившихся к героину… про отцов, избивающих своих детей смертным боем. – А что, миссис Боуден не подумывала обратиться к врачу?
– Мальчик ее уговаривал, но… Мне кажется, она стыдится. Ей бы дать немного времени на разбег… – Он обозначил в воздухе необходимый временной отрезок, прочертив его курящейся сигаретой. – Вы, надеюсь, меня понимаете.
– Да-да, – кивнул Эдвард Фрэнч, втайне восхитившись замысловатым росчерком дыма. – А ваш сын… отец Тодда…
– Тоже хорош, – резко сказал Боуден. – Домой приходит поздно, обедают без него, даже вечером вдруг может куда-то сорваться… На все это посмотреть, так он женат не на Монике, а на своей работе. Я же вырос в твердом убеждении, что на первом месте для мужчины должна быть семья. А вы, мистер Фрэнч, что думаете?
– Совершенно с вами согласен, – с горячностью поддержал его Калоша Эд. Своего отца, ночного сторожа в лосанджелесском универмаге, он видел в детстве лишь по праздникам и воскресеньям.
– Вот вам другая сторона проблемы, – сказал Боуден.
Фрэнч глубокомысленно покивал.
– Ну а второй ваш сын? Э-э… – Он заглянул в папку. – Хэролд. Дядя Тодда.
– Хэрри и Дебору совсем недавно перебрались в Миннесоту, – сказал Боуден и не соврал. – Он получил место в медицинской школе при университете. Не так-то просто вдруг все бросить. Да и, признаться, было бы несправедливо просить вернуться. – На лице старика появилось выражение праведной убежденности. – У Хэрри замечательная семья.
– Понимаю. – Эдвард Фрэнч еще раз заглянул в свою папку, потом закрыл ее. – Мистер Боуден, спасибо вам за откровенность. Я тоже буду с вами откровенен.
– Благодарю, – сказал Боуден, весь сразу подбираясь.
– К сожалению, от нас не все зависит. В школе всего шесть наставников, и на каждого приходится по сто и более учеников. У моего нового коллеги Хэпберна – сто пятнадцать. А ведь они сейчас в том возрасте, когда так важно протянуть вовремя руку помощи.
– Золотые слова. – Боуден буквально расплющил в пепельнице сигарету. – Проблем у нас хватает. Самые распространенные – наркотики и нелады в семье. По крайней мере, Тодд не балуется «травкой» или мескалином.
– Избави бог.
– Бывают случаи, – продолжал Эдвард Фрэнч, – когда мы просто бессильны. Ужасно, но факт. Как правило, из работы тяжелых жерновов, которые мы крутим, выгоду для себя извлекают как раз худшие из худших – хулиганы, лодыри, отсидчики. Увы, система дает сбой.
– Я ценю вашу откровенность.
– Но больно смотреть, когда жернова начинают перемалывать такого, как Тодд. Еще недавно он был в числе первых. Прекрасные отметки по языку. Явные литературные задатки, особенно удивительные в этом возрасте, когда для его сверстников культура начинается с «ящика» и кончается соседней киношкой. Я разговаривал с учительницей, у которой он в прошлом году писал сочинения. За двадцать лет, сказала она, ей не приходилось читать ничего подобного. Речь шла о контрольном сочинении за четверть – про немецкие концлагеря во время второй мировой войны. Она впервые тогда поставила пятерку с плюсом.
– Да, – сказал Боуден. – Очень хорошее сочинение.
– Ему, безусловно, даются природоведение, общественные дисциплины. Скорее всего, Тодд не поразит мир математическим открытием, но и тут дела у него обстояли вполне прилично… до этого года. До этого года. Вот так… в двух словах.
– Да.
– Мне КРАЙНЕ неприятно, мистер Боуден, что Тодд так резко покатил вниз. Что касается летней школы… что ж, я обещал говорить начистоту. Таким, как Тодд, она может принести больше вреда, чем пользы. Младшие классы в летней школе – это зверинец. Все виды обезьян, гиены, хохочущие с утра до вечера, ну и, для полного комплекта, несколько дятлов. Я думаю, не самая подходящая компания для вашего внука.
– Еще бы.
– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Почему бы мистеру и миссис Боуден не обратиться в службу доверия? Разумеется, никто ничего не узнает. Там директором Гарри Акерман, мой старый друг. Только не надо, чтобы эту идею им подал Тодд. Я думаю, предложение должно исходить от вас. – Эдвард Фрэнч широко улыбнулся. – Кто знает, может быть, к июню все постепенно войдет в колею. Всякое бывает.
Мистера Боудена явно встревожил такой поворот.
– Предложить я, конечно, могу, но, боюсь, они мальчику это потом припомнят. Положение сейчас весьма шаткое. Возможен любой исход. А мальчик… он мне обещал всерьез налечь на предметы. Он сильно напуган плохим табелем. – Боуден как-то криво усмехнулся, и эта усмешка была Эдварду Фрэнчу непонятна. – Сильнее, чем вы думаете.
