Они встречались полгода, и Анну, которая все это время умышленно держала жениха за картонной стеной целомудрия, стало удивлять, почему Костик ни разу не попытался добиться ее или хотя бы намекнуть на то, что давно не прочь переспать с ней. «Он такой робкий, – размышляла она, – подозреваю, что к тридцати годам у него еще не было женщины. Оно и неудивительно – единственной невестой для него всегда оставалась работа!» Но, спустя время, ее стали мучить сомнения. «А может, я не привлекаю его как женщина? Может, не вызываю у него желания?»
И Анна решилась ему помочь.
Когда Константин в очередной раз проводил ее до квартиры и, поцеловав на прощание, собирался уходить, она обвила его шею руками, прикоснулась губами к мочке уха и прошептала томно:
– Хочешь остаться?
Константин замялся. В его глазах мелькнул испуг, который тут же сменился неловкостью.
– Понимаешь… – он опустил голову. – Боюсь, что от меня мало проку в постели. Я разочарую тебя.
У Анны вырвался вздох облегчения. «Так вот, в чем дело! Он настолько неопытен, что, вероятно, первый неудачный сексуальный опыт принял за свой пожизненный изъян!»
– Это не главное, – как можно мягче сказала она. – Чувства гораздо важнее. Останься, прошу тебя.
Той ночью Анна старалась вовсю. Она дарила жениху ласки, от которых загорелся бы снег. Но Константин был не на высоте. Больше того, он был похож на работника, которому назначили принудительную уборку в общественном туалете: небрежен, ленив и даже брезглив.
Анна почувствовала досаду, смешанную с обидой, но очень быстро взяла себя в руки. «Не беда, – решила она, – у меня будет время растопить лед».
– Рад знакомству, – бодро произнес Константин, пожимая руку Голоте. – Я счастлив, что у моей жены есть хорошие и верные друзья.
Андрей еще раз отметил про себя, что выбор Анны, бесспорно, удачен. Он кивнул жениху, снова чмокнул в щеку невесту и поплелся к своему столику.
– Как дела? – поинтересовалась тетя Таня, накладывая себе четвертую порцию бараньих ребрышек. – Понравился тебе Константин?
Андрей пожал плечами:
– Не мне же с ним жить. Главное, что он нравится Ане. – И, повернувшись к соседу справа, пихнул его в бок: – Давай, малыш, наливай своего… за двадцать рэ.
Спустя месяц, который молодые провели в Гаграх, Константин отправился в длительную загранкомандировку. Жена поехала с ним.
А Голота опять пристрастился к спиртному, словно в тот свадебный вечер сорвался, сошел с рельсов и покатился с полотна под гору. За время отсутствия Анны он дважды попадал в вытрезвитель, похлопотать и замять происшествия было некому, и оба раза протокол уходил по месту работы. В НИИ у Голоты начались неприятности. Его склоняли на товарищеском суде, стыдили в профкоме и клеймили позором на собраниях. Андрей снова залез в долги, потому что на ежедневные застолья зарплаты не хватало. Тетя Таня от расстройства и переживаний заболела и теперь большую часть времени проводила в постели, окруженная пузырьками с сердечными каплями и пилюлями.
В 68-м году Андрей угодил в ЛТП[9]. Целый год после лечения не пил. А потом сорвался снова.
Однажды глубокой ночью он ворочался в постели, пытаясь побороть бессонницу. Водка сыграла с его здоровьем очередную злую шутку: она лишила Голоту сна.
Андрей лежал на спине с закрытыми глазами и мученически гнал от себя тоскливые мысли, когда тихий, но твердый голос позвал его в оглушающей тишине. Он открыл глаза и рывком сел в кровати. Очертания комнаты, припорошенные лунной пылью, качались перед его взором, словно он находился не у себя дома, а в каюте пассажирского лайнера, попавшего в шторм. В довершение ко всему голова раскалывалась от тупой и звонкой боли, а язык приклеился к небу.
Голота таращился в полумрак, постанывая от дурноты. Голос не повторялся, и Андрей бессильно упал на спину. Веки слиплись, и между ними и глазными яблоками дрожала зеленая рябь. Качка продолжалась. Голота почувствовал, что его сейчас вырвет, повернулся на бок и в тот же момент отчетливо услышал:
– Андрей!..
Он поспешно разлепил влажные веки и уставился на письменный стол, зажатый в угол старым диваном. На мгновение ему почудилось, будто бледная простыня лунного света, покрывавшая комнату, собралась в комок и повисла над столом. Ослепительное пятно, свернувшееся в фокус, уместилось в квадрат фотографической рамки.
Голота оторвал голову от подушки и похолодел. Портрет Весты фосфоресцировал в темноте жутким свечением, вздрагивающим при каждом звуке таинственного голоса.
– Андрей!.. Все, что о тебе, – подходит к концу… Смерть легко одолеет тебя, соблазнит и погубит. Ты обманывал ее, но не побеждал.
Голота облизал сухие губы и прохрипел:
– Я не понимаю… Что я сделал не так?
– Ты ничего не сделал…
– Не понимаю… – Андрей поморщился, – Как можно победить смерть? Ее можно только обмануть. На время. А конец – всегда один.
– Не всегда. Можно уйти победителем, а можно – побежденным. Твоя мать ушла с тяжестью огромной вины. Перед тобой.
– При чем здесь моя мать?
– Смерть похитила ее не готовую. Она ушла побежденной. А искупление там – тяжелее, чем искупление здесь.
– Перестань! – Андрей сжал ладонями виски. – Я плохо соображаю… Уйти победителем – это значит искупить вину? А за мной вины нет! Я ничего не сделал! Можно сказать, вообще не жил!
– В этом и вина…
Пятно лунного света над письменным столом вдруг стало тускнеть.
– Подожди! – крикнул Голота и зажмурился от приступа головной боли. – Объясни же!.. В чем я виноват?..
Пятно свернулось в крошечную точку и погасло. Андрей со стоном откинулся на подушку и прошептал жалобно:
– Скажи, что мы с тобой встретимся…
Утром он проснулся на удивление свежим и бодрым. От похмельной дурноты не осталось и следа. «Вот это да! – удивился Голота. – Я спал всю ночь хорошим здоровым сном! И в этом сне…» Он вспомнил дрожащий лунный свет, сфокусированный на стене, и каждое слово, произнесенное Вестой. Сейчас Андрей не мог с уверенностью сказать, был ли ночной диалог галлюцинацией, сном или явью. Впрочем, это видение едва ли было удивительнее и фантастичнее их первой встречи. «Твой номер сорок три…», «Ты должен победить смерть…», «Мы встретимся снова…».
Голота вскочил с кровати и бросился к портрету. Веста по-прежнему смотрела с фотографии строго и печально, но на ее губах, показалось Андрею, застыла недоговоренность. С них вот-вот готов был сорваться ответ на вопрос или долгожданное обещание. А может – просто вздох.
– В чем моя вина? – повторил Голота, приблизив лицо к фотографии.
