всё сильнее наклоняясь, напарываясь на острую грань лезвия, чтобы подписать свою часть кровью, что окропила землю. Реальность, не выдержав накала страстей, начала сворачивать восприятие Мартина.
Осознавая, что он до сих пор находится в пустыне, Мартин видел вокруг себя высокую траву. Проходившая мимо него львица потёрлась о его правое колено (извини, поиграем чуть позже). Она спешила к стоящей в обнимку паре. У неё были Важные Дела. Внимание Мартина переключилось. Странная парочка стояла на идеально круглой поляне. Мужчина походил на потрёпанное ветром и дождями пугало, а девушка — на фарфоровую балерину, которая замерла в виртуозном пируэте. Миг — и девушка удаляется от мужчины, бросая на него извиняющиеся, просящие взгляды через плечо. Стоило ей войти в высокую траву, как она забыла о его существовании. А он остался стоять, держа в руках как ненужную старую одежду остывающее тело Ждущей.
Мир в сознании Мартина снова поплыл. Туманная саванна со львицами и идущей рядом с ними в припрыжку девушкой сменилась пустыней. Тело ныло от неподвижного сидения на холодном камне. Поднявшись на ноги, он начал делать разгоняющие кровь в одервеневшем теле упражнения, не упуская из виду Ждущего. Мужчина бережно, как уснувшую дочку, укладывал мёртвое тело на землю. В памяти Ждущего не было ни чётких образов дочери, ни запаха, ни ощущения тепла её тела (по энергетике у него сын и дочь школьного возраста?).
Размявшись, Мартин начал медленно приближаться к уставшему от Жизни телу Ждущего. Оно действительно походило на набитое соломой огородное чучело — больше не способно было поднять тело на ноги, удерживать Жизнь и энергию, бьющую из прорех, как пучки соломы. Мужчина стремился добраться до белого фургона, но силы оставили его. Понимая, зачем он оказался в этом месте именно сейчас, Мартин с понимающей улыбкой сжимал в руке глиняный кувшинчик.
— Всех Благ. — Странный акцент, голос молодой. — Меня зовут Мартин. У меня есть к вам предложение.
Остывшее тело Ждущего (он называл себя Ночь) по его просьбе было размещено в кресле у кухонного стола. Мартин убрал поближе к телу (к уже имевшимся четырём вместилищам духа) кувшинчик с духом Ночи. В головы всплыли образы бумаг, спрятанных в железном ящике фургона. На столе и на полу возле него лежали кипы рисунков, мало что значащих на любительский взгляд Мартина.
— Пусть будет Отшельнику коллекция. — Собирая рисунки с пола, Мартин подумал, что нужно заглянуть и в подвал. — Повесит на стенах в своём горном шале. Может, в некоторых поселятся служащие ему духи, они любят прятаться в картинах.
Раз в месяц Ким выбирался из родного городка, чтобы посетить кладбище. Так он старался приучить себя к мысли, что убежал от Смерти ненадолго. Чувство вины Ким испытывал не перед ней, а перед старым школьным другом, которого предал, и не раз. Пытался понять, из каких мальчишеских соображений, возникших при встрече с Сидом, он побоялся сказать правду, наврал, выставляя себя героем, каким никогда не являлся.
— Прости, дружище. — Ким предпочитал говорить с могильным камнем, вспоминал, как Сид выглядел в их школьные годы, гнал из головы образ оплавленного горячим паром лица друга. — Всем нам хочется приукрасить свою жизнь. Найти в ней если не подвиг, то хотя бы место для сумасбродства.
Достав из карманов две рюмки для текилы (Тед после этих поездок всегда смотрит на него с укоризной во взгляде) и бутылку виски, он расставлял их на камне. Наливал до самых краёв. Убирал начатую бутылку к подножию могильной плиты. Собирался с духом, чтобы сказать нелёгкую правду о себе.
— Тогда я напился до чёртиков и пошёл к единственному другу, который не стал бы воротить нос от моего вида. — Каждый раз приходилось собираться с силами, чтобы не соврать и сказать правду. — Кода знает мой запах. Ему безразличен внешний вид. Он не мог причинить мне вреда! Он единственный медведь (человек, друг) с которым я мог общаться на равных.
Объявлена посадка на его рейс. Пора убираться отсюда подальше. Красавчик, сдерживая растущий голод, с тоской осматривал людей, сидящих в ожидании своего рейса, спешащих на посадку к терминалам. Ему приходилось изображать обыкновенного человека, что ему плохо удавалось. В этой душегубке (физическом теле) было жарко, влажно и «стены» давили. Красавчик словно через закопчённые стёкла бани, которую топят по-чёрному с тоской, вызывал воспоминания редких касаний кожи его физического тела прохладные, ласковые касания осеннего ветерка. Все окружавшие его люди почти не ощущали физического дискомфорта от переизбытка тепла, вырабатываемого их телами. Они нервничали в ожидании посадки на рейс, думали о предстоящем перелёте, о месте и деле после перелёта в многотонной машине надолго положив вес их жизней и крупного фюзеляжа на хрупкие крылья и такую слабую опору как воздух. Самые продвинутые уже приняли таблетки, позволяющие им забыться на время перелёта в объятиях сна. Более стойкие запасались алкоголем в Duty Free. Бедные материально и духовно заедали свой страх, и порождаемый им дискомфорт в пунктах быстрого питания или шоколадками, снеками из лавчонок, не сходя с поста возле своей «ручной» клади. Глядя на последних, Красавчик почувствовал голод, сначала на физическом уровне (его тело не знало, как реагировать на его команды, но был не прочь перекусить хоть что-то), а потом и он сам почувствовал окутывающий его сознание туман голода. Из опасения, что ищейки возьмут его след, пришлось избегать больницы, где мог утолить свой голод (физическую пищу он по привычке принимал раз в три дня, если не забывал). Голод — стал постоянной величиной в его новой жизни, мучил тело и готов был подчинить его сознание. Пора было вспоминать «старину» Тадеуша, копаться в его страхах и чаяниях. Только тот, кем он когда-то помнил, что такое голод.
— Иногда голод одолевает человека, окружённого едой. — Доктор посыпал горбушку чёрного хлеба солью и с наслаждением впился в неё зубами. — Был я на отдыхе в далёкой стране. Там простой хлеб днём с огнём не сыщешь, а про чёрный я только мечтал. Когда вернулся домой, то первым делом купил в пекарне булку настоящего чёрного и приговорил её под литр молока.
Доктор называл его буддийским монахом, за тот факт, что ущербность Красавчика физически не позволяла ему употреблять в пищу продукты, купленные или украденные — только подаяния. Но и сам Доктор имел свойственные простому человеку недостатки. Прогуливаясь без физического тела по закоулкам клиники, Красавчик часто заглядывал в кабинет своего патрона и безнаказанно перенимал его «упражнения». Тот
