– Мальчики, а вы чем занимаетесь? – спросила вдруг Мери, выбросив окурок в окно.
– А вы? – подумал я, но не озвучил эту фривольную мысль. Но этот вопрос послужил для Секира красной тореадорской тряпкой, если бы он родился разъярённым быком.
Зарядившись хмельным красноречием, с трудом подбирая слова, он принялся объяснять крошке, чем они занимаются. Секир был хреновый артист и тот ещё балабол. Он открывал все подробности старых и свежих проектов, успев доходчиво объяснить ополоумевшей куртизанке, что они работают исключительно со звёздами, зажигают звёзды, проводят их по небесному небосклону и гасят их собственноручно по одному единственному взмаху.
Девичьи глазки сделались шире, чем лупы амазонской жабы.
– Вы продюсеры?! – выпалила она. Вцепившись лакированными ногтями в бедро Белкину, от чего он чуть вскрикнул и отодвинул её шаловливую ладошку себе на ширинку. – Как же мне повезло! А у меня приятный голос. Мамочка считала, что я очень талантлива.
– Да, детка! Талантлива! Сейчас приедем в студию и отпродюсируем тебя, – пообещал Белкин. – Ты узнаешь, из чего состоят настоящие продюсеры, и увидишь, как загорается новая звезда. Раньше была одна звезда – по имени Солнце. Отныне загорится звезда по имени Мери!
От его патетической фразы я невольно улыбнулся. Красиво вещает, подлец! Жаль, записать не на чем. Соблазн велик – украду фразу и постараюсь запомнить. При случае непременно воспользуюсь. Добавлю свои интонации, свои ноты, свой тембр, свой музыкальный ключ и воспользуюсь – Лизе понравится. Лиза! Догадывалась бы ты, чем я сейчас занимаюсь?! А чем занимаешься ты?
Лиза должна быть дома. Должна давно вернуться, принять ванну, выпить что-нибудь на ночь, нечто прохладительное, слабенькое, например, тропический коктейль, и лечь в постель. Ждать меня или уснуть. Как получится. Лиза всегда поступает по-своему. У меня никогда не получалось влиять на неё. Никогда. Иногда мне кажется, что именно она на меня влияет. Чаще в хорошую, но иногда и в плохую сторону.
Мы летим, как Магеллан, по отшлифованному шоссе. Белкин почти присосался к Мери, а Секир с завистью раздевает их своими глазищами.
Мне всё равно. Меня дома ждёт Лиза.
Смелый водила нарушает правила почти на каждом перекрёстке. На спидометре зашкаливает за все возможные допустимые скоростные лимиты. Мне всё равно. Меня ждёт она, а значит, ничего катастрофического с нами не случится. Точнее, со мной, а на тех двоих полудурков и княжну Мери мне наплевать, как, впрочем, и на водителя. И он мне совершенно не симпатичен: овальный хмырь с грязной щетиной, из ноздрей потягивает дешёвыми папиросами, а из рубахи трёхдневным потом. Вот и вся лепота. Благо кондиционер в этой тачке исправный.
Между тем, Секир напоминает водиле, чтоб тот не забыл подбросить меня. Я указываю точный адрес, несколько раз повторяя его, чтоб бдительная память водителя не дала осечки. Кружить несколько часов по кольцевой и вбирать в себя запахи пьяных в хлам компаньонов, острый шанель номер пять проститутки и перегар командира мне не доставит никакого кайфа. Поэтому я тороплю водилу, указывая пьяными жестами, как быстрее добраться. Водитель – хороший мальчик, прислушивается к моим советам. Не перечит и не указывает, кто здесь король дороги. Похвально. Беру свои слова обратно. Всё-таки неплохой малый этот метр баранки. Я спросил его имя и узнал, что его зовут Тёмыч. Так просто. Ни имени, ни фамилии. Ни клички. Тёмыч он и есть Тёмыч – одно безымянное отчество. Не приходится напрягать извилины для запоминания. С какой стати мне помнить его?! Кретинизм. Все они Тёмычи, Михалычи и Коляны. Редко кто представится полностью, а я никогда и не спрашивал, никогда не испытывая симпатии к этим сомнительным людям, но на фоне Белкина и Секира этот трезвый осанистый жердяй становился примером для подражания. В наше сложное время – большая редкость. И за что я так идеализирую его? Ни за что. Просто убиваю время.
Следом я обещаю премию Тёмычу, если мы уложимся в полчаса. Тот широко улыбается, поднимая монгольские скулы, и давит на газ. Условный рефлекс в действии. Предусмотрительно проверяю карманы. Счётчик в этом говнолимузине отсутствует. Но я и раньше недолюбливал счётчики и на заказных драндулетах ездил редко. Всё больше на своей. Моя новенькая Маздочка ждёт меня на стоянке. Завтра я навещу мою девочку. Я очень люблю её, почти как Лизу, но Лизу всё-таки больше, хоть она старше и выглядит не так чудесно и не так убедительно, как моя юная «Mazda 6».
В Лизе это не главное. Что я испытываю к ней, нельзя объяснить словами. Лизу необходимо чувствовать. Каждый день, каждый час, каждую минуту, секунду за секундой проглатывая её. Проглатывая целиком, как невесомые мыльные пузыри. Невыносимо. Я снова думаю о ней – это невыносимое колдовство, это наваждение. Я думаю о ней, а думает ли она? Обо мне? Она любит меня? Конечно. Изменяла ли она мне? Думаю, нет. Изменял ли я ей – нет! Но трахал фанаток Билана в концертных гримёрках? Да!
Медленно сознание погружается в лёгкий транс. Уже не смущают дурные запахи. Веки смыкаются дружным хороводом, и я ничего не чувствую. Только её одну.
– Ластов! Очнись!
От дерзкого прикосновения в плечо я поднимаю липкие ресницы.
Чья-то тяжёлая ладонь продолжает хлопать меня по спине.
– Домчались, – с трудом узнаю голос Секира. – Ты наш должник. Такой крюк пропороли. В следующий раз добирайся сам. Белкин почти уснул, а Мери хочется по нужде.
– Хотелось. Уже перехотелось, – доносится раздражительный писк.
Нехотя поднимая туловище, со скрипом выкатываюсь из салона нару ж у.
– Спасибо, ребят. Созваниваемся днём и кровь из носу встречаемся с Моховским. Лады? Не загуляйте там, чтоб не пришлось за вас краснеть, – призываю я, нравоучительно уставившись на Мери.
– Катись! – раздражённо вещает Секир и обнимает княжну за талию.
Махнув, как пушистым хвостом, выхлопной трубой, говнолимузин отчаливает.
Застыв минуты на три, я пытался вспомнить трёхзначный код от подъезда. Одновременно, как слепой старец, оглядывался по сторонам. Заметил, как стало светлее. Рядом на стоянке дремали машины, среди которых красовалась и Маздочка. Её не заметил. Моя невинная девочка неприлично заставлена плохими парнями с подвеской, тонированными стёклами и не по сезону шипованной резиной. О чём это я? Оборачиваюсь на цифровое табло. Память не пропьёшь. Вспомнил. Ровно в два пятьдесят.
– Лиза? От этих придурков сложно отделаться, – говорю я, закрывая за собой дверь. – Как всё осточертело! Вечные корпоративы! Чёрт бы их побрал! Лиз?
Никто не отвечает. Неужели её нет?
Её терпение лопнуло, и она просто послала меня куда подальше? Вздор! Я часто позволяю себе подобные экзерсисы. Отзовись, любимая? В квартире темно и нет признаков жизни. Квартира пуста. Именно с такой обстановкой я прощался днём. Лиза не приходила?
Стянув ботинки и скинув пиджак с разболтанным галстуком, я первым делом плюхаюсь на диван. Невероятная тяжесть и усталость пронизывают тело. Но от пустого одиночества даже хмель уходит на задний план, уступая первенство одним и тем же вопросам. Что? Где? Когда?
Пожалуй, всё относится к ней. В любой последовательности и под любым соусом.
Вопросы остаются без ответа.
Судорожно пытаюсь сообразить, где бы она могла быть? Не предупреждала ли, что задержится, гадаю я, перебирая все возможные варианты. Пошла с подружками в караоке? Почему бы и нет. Чем она хуже?! У нас вполне либеральные отношения, и Лиза не раз поступала так, но предупреждала заранее. Предупредила ли сейчас? Не помню. Провал. Предупреждала, естественно, но я ничего не соображаю.
Перебираюсь на кухню и достаю из холодильника недопитое пиво. Не думая о последствиях, допиваю его с первого залпа и отставляю бутылку в сторону. Сразу легчает на душе, и возвращается память. Чёрт возьми! Она предупреждала меня. Она всегда ставит меня в известность, если что-то случается. Я же позволяю себе не быть столь порядочным и пунктуальным.
С обескураженной улыбкой я вспоминаю про телефон. Возвращаюсь в прихожую и долго шарю по карманам, коря себя за неосмотрительность. Терять мобильник – никуда не годится. Тем более, если его спёрла та потаскушка или прикарманил небритый водила. На дне пиджака нащупываю что-то твёрдое. Зря грешил на людей. Телефон на месте, но Лиза не отвечает. Что-то со связью.
Со второго захода ложусь на диван, телефон кладу рядом и представляю себе её. Мы знакомы почти тысячу лет, и почти тысячу лет мы вместе. Пусть слегка загнул, но вот-вот будет первый год отношений, но что это значит по сравнению с вечностью? Для кого-то и год – каторга. Для других пятьдесят лет пролетают как один день вечного медового месяца. Но наш медовый месяц давно прошёл. Мы давно не летаем в облаках. Начинается кризис. Типичное развёртывание сюжета любого романа. И я не раз это проходил и не раз давал себе возможность не выдержать этого кризиса. И не выдерживал. Уходил. Завязывал сомнительные интрижки, а иногда позволял себе окунуться в новый мир под названием: «Настоящая вечная любовь!». Чаще получалась любовь не вечная, часто не настоящая, а очередная, с прелюдией, процессом и планомерным завершением. В среднем год – не больше. Магическое число моей жизни. Мало кто задерживался дольше, если только год выходил високосным. Тогда на нём я протянул до двух безумно безумных лет. Но дело всё равно кончилось плохо. Или хорошо? Ведь иначе я бы не встретил Лизу, а с ней мне особенно сладостно. Несмотря на скорые предвестники краеугольного юбилея, никак не хочется завершения, как не хочется предуготованного финала. Серьёзно, не хочется.
