— Не верю я ни в какую эволюцию! — заорал Сэнфорд Берман. — У этих проклятых террористов с самого начала мозгов не было. А сейчас они просто озверели, вот и все.
— А вот вам и еще одно мнение, — спокойно продолжал рассказывать Чарльз. — Вспомните Библию. Кто был искусителем в саду Эдема? Змей. То есть рептилия. Другими словами — змея, змеиное поведение символизирует в человеке начало любого зла. Дьявола, если хотите.
— Дерьмо! — не унимался Сэнфорд. — Не верю я ни единому вашему слову, как не верю и в черта с рогами, копытами и хвостом!
— При комплексе рептилии в первую очередь проявляются такие качества, как лживость, хитрость и обязательно агрессивность, — с грустью констатировал Чарльз. Он старался говорить твердо и убедительно. — Люди, которые окружили наш дом, ведут себя, как настоящие звери — их потребности сводятся теперь лишь к тому, чтобы есть, спариваться и убивать — в зависимости от того, какое из этих трех желаний в данный момент преобладает.
— Мне кажется, что все-таки остатки разумного поведения у них еще наблюдаются, — осторожно заметил Марк Пирсон.
— Да, так и есть, — согласился Чарльз. — Это результат того, что существуют особые группы клеток, как бы защищающие мозг в целом, и поэтому не вся кора погибает даже при длительном отсутствии кислорода. Но теперь все равно уже никто не сможет с уверенностью сказать, что придет в голову этим полулюдям-полурептилиям, и чего им захочется в следующий момент.
— Ирония судьбы! — воскликнул Бен Харрис. — Они превратились в змей — в свой собственный партийный символ.
— Бабушка сказала правду, — пробормотала Джейни, но так тихо, что никто ее не услышал. Она продолжала молиться за отца. Девочка понимала, что опасность умереть от змеиного яда могла скрываться не только в том ящике, который их проповедник каждое воскресенье выносит на двор церкви.
— В каком-то смысле, — рассуждал Чарльз, — наши противники слабее нас. В эволюционном отношении они отброшены на миллионы лет назад. И их поведение можно сравнить разве что с поведением ящеров.
Хитэр передернуло от отвращения.
— Как это понимать? — спросила она, еще крепче прижимаясь к Марку.
— Ящеры могут долго выслеживать добычу, они хитры и изворотливы, очень терпеливы и настойчивы, когда дело касается их потребностей. Если им попадется совсем уж беспомощная жертва, они могут напасть на нее и стаей, но обычно они никогда не действуют сообща, не вырабатывают планов совместного поведения.
— Наверное, поэтому они до сих пор и не предприняли никаких попыток организованно напасть на дом и захватить его, а просто ходят вокруг, ожидая, когда мы первыми выйдем им навстречу, — предположил Марк.
— Именно так, — подтвердил Чарльз. — И теперь, когда мы разобрались в их повадках, мы сами можем кое-что против них предпринять.
— Не желаю я разбираться в этих чертовых тварях! — взревел Сэнфорд Берман. — Единственное, чего я хочу — так это убраться отсюда куда подальше!
— Понимание действий врага — залог успеха в любой ситуации, — продолжал рассуждать вслух Чарльз. — В какой-то мере наши противники — это такие же люди, как мы… но только у них нарушено равновесие между добром и злом. Я всегда считал, что в эволюции есть большой промах: дело в том, что относительно новые слои мозга слабее, чем старые — времен ящеров — которые в случае гибели коры начинают доминировать и остается как бы лишь «злая» часть человеческого существа. А если учесть еще, что все это происходит в наш безумный ядерный век, то страшно даже подумать, что может произойти, если эта наиболее устойчивая часть мозга возьмет верх в результате какой-нибудь катастрофы… Человек просто перестанет существовать, как биологический вид…
— Выживание, как биологического вида, будет интересовать меня гораздо позднее, — вставил Берман. — А сейчас я хочу выжить, как отдельно взятый человек, а именно — как Сэнфорд Берман.
Андри Уорнак стояла у окна кухни и нервно посматривала на зловещие темные фигуры, медленно бродящие в глубине двора. В ее сознании вертелись услышанные по радио страшные новости, и объяснения Аниты, которые она дала всем женщинам, выходящим на посты. В голове Андри была настоящая каша. Она не могла даже представить себе, что сделали с ее мужем эти безмозглые чудовища. Ведь если бы ее собственная операция на мозгу прошла не настолько удачно, она и сама могла бы превратиться в такого же монстра… Либо опухоль, либо неверно направленный лазерный луч запросто могли сделать из нее такое же опасное существо. И что тогда?
Ее опухоль размером со сливу образовалась на левом зрительном нерве и уже начинала переплетаться с другими нервами и опутывать кровеносные сосуды. Когда ее обнаружили при компьютерной томографии, Андри потеряла уже часть зрения на левый глаз, и правый глаз тоже постепенно начал слабеть. Врачи объяснили ей и Гарви, что операция позади глазного яблока — там, где зрительные нервы соединяются с мозгом — наиболее трудная и чуть ли не самая опасная во всей нейрохирургии. Хирургический лазер мог только повредить здоровую ткань и вместо того, чтобы разрушить опухоль, лишь осложнить положение больной. Но взвесив все за и против, Андри все же решилась на операцию, и после трепанации черепа врачи удалили ее опухоль, расположенную между глаз.
Тогда Андри была смелой, поэтому и теперь она решила про себя оставаться такой же бесстрашной в данной ситуации. Если верить словам Аниты, эти существа вряд ли перейдут к согласованным действиям и сознательно начнут наступление на усадьбу. Они походили на ящериц, выжидающих свою добычу возле мышиных нор. Они знали, что им нужно, но не могли даже представить себе, как выудить людей из их убежища. У них поврежден мозг, следовательно, они не способны уже мыслить разумно и логично. Да, некоторые из рефлексов у них все же остались, но только самые примитивные, с помощью которых им никогда не разработать правильной стратегии. Именно поэтому во время первой вахты произошел всего лишь один несчастный случай — были застрелены лошади. И теперь Андри пыталась уверить себя, что за время ее дежурства ничего хуже этого произойти уже не может.
Внизу, в подвале, Марк Пирсон развивал примерно такую же мысль:
— Я понимаю так: самое главное — выстоять ночь. А с восходом солнца здесь уже будет не меньше тысячи полицейских. Если мы продержимся до рассвета, как у нас это выходило до сих пор, то считайте, что мы спасены.
— Неужели? — скептически усмехнулся Сэнфорд Берман. — Если уж власти так расторопны, то что же они до сих пор ничего не знают о самолете? Я им не очень-то доверяю. Почему, интересно, нас еще не нашли? Я думаю, нам лучше рассчитывать только на свои силы. Я за то, чтобы выбраться отсюда к чертовой матери, как только у нас появится хоть какая-нибудь возможность.
