Пока я доставал фонарик, он успел скрыться за пригорком, и мне пришлось очень постараться, чтобы его догнать.
Предрассветный туман опустился на землю. Он обильно укрыл траву утренней росой, намочил дрова и был настолько густой, что в двух шагах ничего нельзя было различить. Костер с отсыревшими дровами едва тлел, дым забивал дыхание и выедал глаза.
Мы уже допили содержимое фляжки и молча, сидели у огня, так как говорить было не о чем.
Наша вылазка в карьер завершилась полным фиаско. Мы тщательно обследовали пещеру и даже уводивший из нее подземный ход. Не полностью, пока дорогу не преградил свежий обвал. Но мы еще раньше поняли, что затея бессмысленная. Ничего не указывало на то, что Ира была здесь. Продолжали искать просто так, по инерции, потому, что лишь таким образом могли поддерживать в себе надлежащий моральный дух.
Прав был сатирик, утверждающий, что процесс – это жизнь, а результат – это смерть. Процесс завершился, и мы сразу приуныли, погрузились в тоску, граничащую с отчаянием.
На дворе было сыро, зябко и неуютно. Но ни мне, ни Владу не приходила мысль спрятаться в машине. Почему-то казалось, что таким образом мы признаем свое поражение, и больше не увидим Ирину никогда.
Предчувствие, что ли?
А если сидим на улице, терпим лишения и неудобства, значит, еще не смирились. Значит, бдим, ждем и верим… И теплится в душе искорка надежды, что все образуется, закончится благополучно. Взойдет солнышко, разгонит знобящую сырость, согреет землю и нас вместе с нею.
А там, гляди, Ирка вернется…
Пока не закончился коньяк, сидеть было уютней, комфортней, а сейчас тело трусилось от холода, зуб на зуб не попадал, выбивая непрекращающуюся дробь. Еще этот дым. Едкий, вонючий. Поначалу я пересаживался с места на место, пытаясь укрыться от него, но потом понял бесполезность и смирился.
Начало проясняться. Туман уже не висел толстым однородным покрывалом, а как будто стал расслаиваться. Тонкие струйки пара отделялись от общей массы, легкой паутиной вздымались вверх, где и таяли. Приглушенные раньше звуки приобрели отчетливость. Плеснулась вода, треснул сучок, подала несмелый голос ранняя пташка.
* * *
– Вы – подлец, поручик!
От громкой пощечины голова моя мотнулась в сторону, а кулак непроизвольно сжался, чтобы нанести ответный удар. Лишь в последний момент усилием воли я смог удержать себя.
– Вон из моего дома! Чтобы ноги вашей здесь не было!
Сухонький старикашка, метался по паркетному полу кабинета, задел столик с витиеватыми ножками, отчего стоявший на нем графин перевернулся и вода, замочила белую салфетку.
– Господин генерал! Ваша дочь уже не девушка. Как вы собираетесь жить с таким позором? Не лучше ли уладить дело по любовному?
Генерал взбеленился окончательно. Его глаза загорелись и готовы были испепелить меня.
– Да вы… Да… Кто вам дал право!
Никогда не приходилось мне видеть никого в такой ярости. Я и раньше слышал, что генерал крутого нрава, но такое…
Он мотнулся к бюро, выдернул шуфлядку, а мгновенье спустя мне в лицо смотрел ствол револьвера.
– Вы оскорбили честь моего дома. Вы воспользовались моим гостеприимством и украли самое ценное, что у меня было. А с ворами у меня – один разговор.
Я еще успел увидеть, как побелел его палец, нажимая на спусковой крючок. Раздался треск, лишь отдаленно напоминавший револьверный выстрел, что-то больно обожгло грудь, затем все тело запылало огнем, в глазах задвоилось, завертелось яркими блестками, пока глубокая ночь не поглотила все яркое и различимое…
* * *
– Ну, ты, Димка, и даешь. Это надо же, уснуть и свалиться в костер.
Влад обтряхивал меня, словно маленького ребенка, сбивая громадными ладонями прилепившийся к моей одежде пепел.
Посреди свитера зияла черная проплешина, края которой еще алели непогасшими искрами.
Оклемавшись, я стащил его и, поплевав на пальцы, стал задавливать, не желающие отступать угольки.
Небо уже прояснилось. От тумана остались лишь небольшие островки, жить которым оставались считанные минуты. На востоке появился краешек светила. Все вокруг весело заискрилось в преддверии погожего дня.
– Влад, смотри!
Я застыл, сжимая свитер в руке.
Со стороны озера к нам шла Ирина. Стелющиеся по траве остатки тумана скрывали ее ноги, и казалось, что она парит в воздухе.
Влад оглянулся и тоже замер.
Господи, только не это!
Неужели, перед нами снова всего лишь призрак?
Ира медленно плыла к нам, а мы не решались пойти ей навстречу. Боялись разрушить иллюзию, потерять надежду, которая хоть и была крохотной, но все еще теплилась.
Так и стояли истуканами. Лишь, когда девушка подошла, вздохнули с облегчением.
Ира что-то бережно прижимала к груди.
Деревянный ларец, старинной работы, покрытый пылью, паутиной, еще чем-то. Но даже сквозь налет вековой грязи можно было рассмотреть витиеватый узор, изящно украшающий его.
Ира посмотрела на меня, на Влада. Взгляд ее был затуманенный, отрешенный. Она пребывала в ином мире, и мы догадывались, в каком. Мы знали, чьими глазами она смотрела на нас.
Ее и так бледное лицо стало еще бледнее, она закусила губу, на ее лобике появилась испарина.
Наконец, она решилась, шагнула ко мне, но тут же опомнилась, даже головой дернула, сбрасывая наваждение. Повернулась к Владу и протянула ларец ему.
– Ирочка… – только и смог сказать Влад.
И было в его голосе столько печали, столько нежности и столько счастья, что у меня слезы навернулись на глаза.
– Ирочка… – повторил он.
Не глядя, положил ларец на землю, обнял жену и прижал к себе. Его голова уткнулась в ее волосы, и я увидел, что он плачет. От счастья, от радости, еще от чего-то…
Мне не хотелось думать об этом, потому что я сам был готов разрыдаться. Только меня обуревали иные чувства. В душе было пусто и неуютно. Я понял, что в эту минуту потерял нечто очень важное и значимое для меня.
Потом мы открыли ларец. Он оказался доверху набит драгоценными женскими безделушками.
– Ух, ты! – восхищался Влад, – Здесь целое состояние! Димка, мы сейчас же все поделим поровну, – обратился ко мне в приступе благодушия.
Но я остудил его пыл.
– Влад, разве ты не понял? Мы не будем ничего делить. Это – ее приданное.
Мне показалось, мой друг вздохнул с облегчением. А я порадовался, что с нами нет Тани. Как и любая женщина, моя жена вряд ли смогла устоять перед соблазном.
