– Почему здесь находятся посторонние! – Раздался громовой голос у меня над головой. Я увидела до блеска начищенные ботинки, затем, по мере того, как поднимала голову, форменные брюки, китель и покрасневшее от злости лицо с поджатыми губами. Позади милиционера маячили еще несколько человек в форме.
Я поднялась на ноги, оказавшись на голову выше стража порядка. При этом он умудрялся смотреть на меня сверху вниз, переполненный справедливым возмущением.
– Что вы делаете рядом с трупом? – Сурово сдвинув брови, рявкнул он. – Вы кто вообще?
– Я ничего не трогала. – Попробовала я извиниться. – Хотела закрыть ей глаза, так полагается, но мне стало плохо.
– Что здесь полагается, а что нет – решать мне. Немедленно покиньте помещение и ждите вместе со всеми. Тыртычный, выведите гражданку.
Я могла бы покинуть помещение и без помощи Тыртычного, молодого милиционера с жирным пятном на форменных брюках и смачным запахом чеснока, Но возражать было бессмысленно. Поэтому, изображая покорность, я позволила взять себя за локоть и вывести в коридор, где все еще толпились члены съемочной группы. Увидев меня в сопровождении милиционера, да еще в такой недвусмысленной позе, некоторые ахнули, решив, видимо, что меня…как это?…повязали как предполагаемую преступницу.
– Подождите здесь, гражданочка. – Строго сказал милиционер, отпуская мой локоть. Едва он скрылся за дверью, которую тщательно закрыл за собой, как меня обступили со всех сторон:
– За что он тебя?
– В чем тебя подозревают? – Со всех сторон посыпались вопросы. Я не знала, как себя вести, не оправдываться, же в самом деле.
– Оставьте ее в покое. – Неожиданно пришел мне на выручку Гордеев, которого я поначалу не заметила. – Андрюшка ни при чем. Она провела весь вечер и ночь вместе со мной.
Я скривилась. М-да, помог, называется. Вместо одной сенсации получилось сразу две. Одни изумленно-обиженные глаза Анжелики чего стоят.
Менты проторчали в доме до самого вечера. Скоро стало известно, что они придерживаются версии о том, что Маргарита Галицкая совершила самоубийство в состоянии аффекта. Версия подтверждалась тем, что каждый из опрашиваемых счел своим долгом живописать в красках вчерашние злополучные съемки. Надо отдать должное представителям правосудия: опрашивали они старательно и всех поголовно. Меня вызвали одной из последних. У двери комнаты, где проводился допрос, я столкнулась с Антоном. Снова, как и в самый первый раз я почувствовала к нему необъяснимую неприязнь. Лицо его было спокойно, только на губах играла странная, едва заметная усмешка. Мне почему-то подумалось, что он только что совершил какую-то гадость, или собирается совершить. Интересно, кому? Антон посторонился, пропуская меня внутрь, и даже придержал дверь рукой. Впервые мне бросились в глаза его длинные, острые ухоженные ногти, вызвавшие какое-то смутное воспоминание. Я посмотрела ему вслед. Он шел по коридору уверенной неторопливой походкой и, кажется, что-то насвистывал.
* * *
– Гражданин Гордеев заявил, что в период с двадцати одного часа до шести утра вы, гражданка Бероева, находились вместе с ним.
Подтверждаете ли вы это заявление? – Капитан терпеливо ожидал ответа, глядя на меня безразличными глазами и держа наготове дешевую шариковую ручку, чтобы занести мой ответ в протокол.
– Ну, если он так сказал…
– Что значит «если сказал»? – Густые брови капитана зашевелились, угрожающе сползаясь к переносице. – Вы с ним были или нет? Отвечайте.
– Была. – Кивнула я, проклиная все на свете. Теперь мое грехопадение не только стало достоянием общественности, но и будет занесено в протокол. Черт, в девятнадцатом веке от такого позора следовало бы утопиться.
Мой ответ несколько успокоил милиционера и дальнейшая наша беседа прошла, можно сказать, в теплой и дружественной обстановке. Чувствовалось, что капитан уже сделал для себя все соответствующие выводы относительно смерти Галицкой, и сейчас торопиться завершить нудную процедуру опроса свидетелей поскорее. Не хотелось ему мешать, но меня беспокоили странные раны на руке Марго, и я решилась спросить его об этом.
– Какие еще дырки? – Не понял поначалу капитан.
– Ну те, что на запястье. Вы разве не заметили? Разве так надо резать вены?
– Насколько мне известно, самоучителя по этому вопросу не издавали.
Кто как хочет, тот так и режет. – Попытался сострить капитан, но сразу перешел на серьезный тон:
– Вы бы, гражданка Бероева, поменьше совали свой нос в чужие дела, а то нарветесь когда-нибудь на серьезные неприятности.
– Это вы на что намекаете?
– Я не намекаю, а информирую.
– О чем информируете? Какие еще неприятности?
– Серьезные. – Повторил капитан. – Вас на месте преступления застукали? Застукали.
– Так ведь не было преступления. Сами говорили – самоубийство.
– То-то и оно. А будь преступление, вам бы так просто не отделаться.
Отпечатки, то-се…Сами понимаете. – Он посмотрел на меня многозначительно, в ответ на что я только глупо хлопала глазами, ровным счетом ничего не понимая. Чтобы и в самом деле не нарваться на гипотетические неприятности, я постаралась больше вопросов не задавать и отвечать строго по существу, поэтому очень скоро была отпущена на все четыре стороны.
Тело Марго увезли, комнату отмыли, но жизнь в доме замерла. Я не стала спускаться к ужину, сделала на кухне два бутерброда с колбасой, налила себе чашку чаю и заперлась в своей комнате. Хотелось подумать. Не знаю, покончила с собой Марго или нет, но раны на ее руке не давали мне покоя. Как нарочно, в голове все время вертелась картина ее распростертого тела на полу и валяющийся рядом окровавленный нож. Это был самый обыкновенный нож, которым пользуются на кухне, с широким лезвием и деревянной ручкой. Таким лезвием просто невозможно проделать те аккуратные, круглые дырочки, которые я видела. Насколько я помню, никаких иных колюще-режущих предметов рядом не было. Чем же Марго себя поранила? Или это сделала не Марго? Что, если самоубийство инсценировано? Но ведь милиция не нашла никаких подозрительных следов. Самое главное, что они не обнаружили никаких следов сопротивления женщины. Вряд ли Марго позволила бы себя убить безропотно, как овечка. Не тот у нее был характер. Нет, ничего-то у меня не сходится. Судя по вопросам, которые задавал мне капитан, дело произошло глубокой ночью. Жаль, что я напилась до беспамятства так не вовремя. Возможно, будь я в здравом уме и твердой памяти, увидела или услышала бы что-то, что помогло бы мне распутать загадку. Внезапно я вспомнила о странном, полубредовом видении в окне. На самом деле я видела прижатую к стеклу руку или мне это приснилось? Эх, кабы знать наверняка. Но в тот момент я не понимала даже того, что нахожусь в чужой спальне, что уж тут говорить об остальном.
