— И Четырёхрукий сказал: «Этого ребёнка нельзя оставлять». А Ма сказала: «Нет. Я ждала этого всю жизнь». А Па сказал: «Я не твой брат, дура. Ты не родишь ни Гитлера, ни Клеопатру». И Ма сказала: «Ты врёшь. Это особенный ребёнок, и я его не отдам». И Четырёхрукий сказал: «Ему всего три недели, а он уже делает вещи, которые не понимает». И Смех сказал: «Я боюсь, что он уже всё понимает». А Па сказал: «Он или Она». И Смех сказал: «Нужно делать аборт пока не поздно»…
Я вырываю свою руку у Окси. Я выхожу в центр комнаты.
— Стоп! — говорю я. И все глаза устремлены на меня.
— Кто я такой? — спрашиваю я, обводя помещение взглядом.
Все молчат. Я указываю пальцем на ближайшего ко мне:
— Говори!
— Ты Па. Отец Ракеты, — отвечает он.
— Где Ракета? — спрашиваю я.
— В утробе Ма.
— Где Ма?
Колени отвечающего дрожат:
— Мы не знаем, где она. Мы ищем…
— Кто «мы»?
И все присутствующие опускаются на колени:
— Свидетели Твоего Существования Всуе.
Я — Па.
Я отец Ракеты.
Ракеты Артёмовны, зачатой в день Распятия.
Распятия, цветное фото которого красуется в интернете, в формате JPEG, разрешением 1024x786.
Некто успел сфотографировать, прежде чем меня сняли с креста.
Можете скачать, если хотите. Там отлично виден надрез от ножа рядом с моей мошонкой. Там тридцать семь часов видео в приемлемом качестве, где я говорю и говорю, не останавливаясь. Рядом со мной можно увидеть Окси.
— Ты-то тут каким боком? — спрашиваю я. — Откуда ты взялась?
— Ты сам мне позвонил, — говорит она, — четыре месяца назад. С того света. По телефону Господа Бога. С прямого номера.
— В смысле?
Рыб работал водителем на «скорой»
и трахал медсестру из отделения
интенсивной терапии. Никто уже
не помнит её имени. Это не важно.
Важно, что трахались они рядом с
Палатой, в которой лежал какой-то
чел в полной отключке. То есть в
коме. Рыб успел кинуть ей две
палки (так он говорит) прежде,
чем услышал голос из соседней
палаты. Голос произносил
несколько цифр и «Окси». Плюс
Семь Девять Два Шесть Три… и
так далее. А потом — «Окси».
Это что? — спросил Рыб. Это был чел
в коме. Он, не приходя в сознание,
диктовал телефонный номер. Рыб позвонил.
Окси приехала с видеокамерой выполнять
обещание.
В интернете есть информация о проданном с аукциона гвозде, проткнувшем мою левую руку.
Второй гвоздь, прикрепленный к серебряной цепи, болтается на шее Окси.
— Я твой адепт, — говорит Окси, целуя мои ладони, — твоя правая рука.
Ладони со сквозными незаживающими ранами.
Влажными от сукровицы дырами.
Отметины.
Скарминг.
Стигматы.
— Это наше главное богатство, Па… — говорит Окси. — Главная часть твоего имиджа.
— Я твой продюсер, — говорит она, сбривая под ноль волосы с моей головы.
— Я раскрутила брэнд «Па» на полную катушку, — говорит она, расчёсывая мою
бороду и вплетая в неё искусственные седые пряди.
— Твой e-mail забит до отказа. Десять тысяч писем в день, — говорит она, когда мы едем в микроавтобусе в какой-то underground на окраине столицы.
— Ты PsychoStarFucker, Па… — говорит Окси. — Ты круче рок-звёзд. Ты имеешь их во все дыры. Ты — настоящий. И малолетки хотят быть похожими на тебя. Мои Торпеды. Сотни бритых под ноль пацанов и девчонок рыщут по всей стране в поисках Ма. В поисках Ракеты.
— Они называют себя «Противо-Ракетная Оборона», — говорит Окси, держа сигарету в руках и выпуская дым из ноздрей.
— Зачем они Их ищут? — спрашиваю я.
Ма — Ольга.
Ракета — моя дочь.
— Да потому, что эта твоя Ольга — сбежала, раскроив тебе башку, когда Смех и Четырёхрукий ушли за акушером. Ты выжил, а New Ra нет. Ма убила её.
Я выжил. New Ra нет. Ма убила её.
Это заряжает наши торпеды зарядом Мести.
Если они найдут Ма, убьют её.
— Но я начинаю бояться, — говорит Окси, — что мы её никогда не найдём. Ма просто Ракетоноситель. Твоя дочь рулит ею, как хочет. Она нашёптывает Ольге, как лучше прятаться. И надоумила её звонить ментам. Она наводит на тебя ментов.
— А за что меня ищут менты? — спрашиваю я настороженно.
— За подстрекательство и разжигание межрелигиозной вражды. Твои торпеды громят филиалы Церкви Обвинения, увечат её членов и сжигают их дома по всей стране. Троих убили… — Окси тушит окурок носком ботинка на подрагивающем полу микроавтобуса.
— Мы постоянно меняем места ночлега, — говорит Окси, — потому что твоя Ракета вычисляет тебя очень быстро. Смех сказал, что это будет продолжаться, пока она тебя не убьёт. Он сказал, что твоя дочь очень способная девочка, и просил не удивляться, если появятся сообщения о воскрешении мёртвых и воде, превращённой в вино. И ещё он сказал, что лучше бы ты её убил. Уничтожил порождённое тобой.
— За что это она так меня? — я беру сигарету из пачки Окси.
— Потому что ты первый начал.
— Я?
— Ты хотел, чтобы Ольга сделала аборт.
Я молчу.
— Где Смех? — спрашиваю я, когда наш фургон притормаживает. — Почему он не с нами?
Окси открывает дверцу:
— Он сказал, что это твоё представление. Твой Цирк…
Она спрыгивает на асфальт в тёмном переулке:
— Пошли. У тебя встреча с новыми торпедами.
Я, не двигаясь с места:
— Что я им скажу?
Она требовательно протягивает мне руку:
— Я твой Метотрон. Глас твой всуе. Я сама всё скажу… Ну? Пошли!
— Запомните! — громко говорит Mетотрон, стоя на возвышении для MC и глядя на столпившихся перед ней малолеток. — Две самые бесполезные вещи на свете — это спорить и обижаться!
Окси, не сбиваясь и не теряя темпа, вещает уже двадцать минут. Её голос уверенно разрывает тишину в небольшом помещении клуба.
Я вижу её затянутую в чёрное фигуру, вышагивающую по пружинящему помосту, сквозь стекло Dj-ейской будки. Передо мной микрофон на стойке. В правом ухе Окси малюсенький наушник.
— Это если тебе захочется поправить меня, — объяснила она полчаса назад.
Рядом с микрофоном бутылка виски. Я делаю из неё глоток, зная, что из зала меня отлично видно. Пох…
— Когда человек по-настоящему оскорблён, — говорит Окси, — уязвлён в самое сердце, когда в его крови выделяется Оскорбиновая кислота и он испытывает невыносимую горечь — только тогда он предстаёт перед собой таким, какой он есть…
