Таким образом она пыталась успокоить себя, в душе прекрасно отдавая отчет, что превратилась не в беспомощного младенца, которому приходится всему учиться заново, а является просто другим человеком, и со стороны это должно быть очень заметно. …И что с этим делать? Бежать в другой город? А там?.. Без денег, без жилья, без работы; тут хотя бы есть Анна, которая не бросит… Короче, никуда я отсюда не денусь…
Аревик так пристально рассматривала пассажиров, что сидевший на заднем сиденье парень, многозначительно подмигнул. Пришлось торопливо отвернуться к окну. …Эта чертова Катя! Как же отделаться от нее?! Где у нее заведомо нет знакомых?.. И внезапно Аревик придумала – в ЖЭУ-24! Вот, где та на сто процентов никогда не бывала!
Доехав до знакомой остановки, Аревик свернула в знакомую арку и оказалась в знакомом дворе. Остановилась, пытаясь обнаружить какие-либо перемены. Нет, все, как прежде – вон, Владимир Васильевич из третьего подъезда пошел в свой офис… Взгляд невольно опустился на циферблат часов. …Как странно, без двадцати девять – я, вроде, пришла на работу…
Ноги сами собой сделали шаг, потом еще, и остановилась Аревик только у знакомой двери, так и не решив, что же собирается делать. Ощущение жизни, о которой ей все известно, в которой не надо бояться никаких неожиданностей, но в которую нельзя вернуться, путем непонятных биохимических реакций превратилось в подступившие к глазам слезы.
Аревик опустилась на скамейку возле подъезда и наконец-то достала сигарету. Чиркнула забытой кем-то зажигалкой, и та загорелась. Это была первая удача за сегодняшний день. С удовольствием затянулась, глядя на чуть выступавшее над уровнем асфальта окно; представила картинки под стеклом, шкафы с папками. Наверное, слезинки все-таки выкатились бы наружу, если б громкие мужские голоса не отвлекли ее от мысленного созерцания замечательного уголка, где раньше ей удавалось скрываться ото всех.
– …Сергеич, а ты мудро на кладбище не поехал.
– Виталь, ну, чего я там не видел?
– Не, я б тоже не поехал, но шеф обязал. Сирота, говорит, кто ее хоронить будет? А говорят еще, что самоубийц на кладбищах не хоронят…
– Куда ж их девать? – Сергеич рассмеялся, – тем более, в наше время. Кому там надо, убийца ты или самоубийца?..
Слесаря курили, стоя всего в десятке шагов и абсолютно не узнавали своего диспетчера. Это выглядело даже более противоестественно, чем Татьяна Ивановна признавшая в ней дочь. Значит, зря человеку кажется, будто он оригинален своим внутренним содержанием – внешность, и только внешность…
– Знал бы ты, как она воняла, эта чеченка, – Виталик поморщился при одном воспоминании.
– Так жара – чего ты хотел? – философски заметил Сергеич.
– Жара… В морге-то она в холодильнике лежала, сам видел. И все равно воняла. Чеченка, и есть чеченка…
– Хватит тебе. О покойниках плохо не говорят.
– А я разве плохо говорю? Я говорю, как есть. Хорошо, хоть шеф потом стакан налил.
– Помянуть – это святое…
– Кого там поминать?! Тьфу!.. А сегодня еще ее комнату освобождать. Трусы грязные перебирать, очень оно мне надо?.. Кстати, тебя это тоже касается.
– Нет уж, – Сергеич отгородился от собеседника ладонью, – у меня знаешь, сколько заявок со вчерашнего дня осталось?
– А я шефу настучу, – ехидно предупредил Виталик, – сегодня к вечеру машина придет, так что все вызовы отменяются. Он мне уже ключи от комнаты отдал.
– А мебель тоже на свалку? – сориентировался практичный Сергеич, – а то мне шкаф бы на даче поменять.
– Мебель останется новым жильцам.
– Тогда я лучше поработаю, – Сергеич махнул рукой.
– Ну и зря. Может, чего другое полезное найдешь, – Виталик опустился на скамейку рядом с Аревик.
– Да откуда у нее полезное? Она нищая, как церковная крыса, – Сергеич присел рядом.
– И то правда… слушай, Сергеич, может, на ее место нормальную девку возьмут, а?
– Девку – это не проблема. Сколько их сейчас, бездомных, а тут комнату дают…
– Уж больно страшные они все почему-то.
– А тебе фотомодель нужна? – Сергеич усмехнулся, – гляди, Нинка тебе когда-нибудь яйца открутит и собакам выбросит.
– Кто, Нинка?! – возмутился Виталик, – она у меня по струнке ходит… ну, пока я трезвый, конечно.
– Ладно заливать-то, – Сергеич похлопал Виталика по плечу, – а то, я не помню, как она тебя скалкой охаживала?
– Так я ж говорю, когда трезвый, – Виталик смутился.
– Я думаю, тебе лучше пьяным приходить, чем другую бабу завести, а то и на крыльцо незачем выйти будет.
– Подумаешь, испугал, – фыркнул Виталик, – да у меня их знаешь сколько? И ничего, пока еще есть, что почесать на крыльце, – он неожиданно повернулся к Кате, – а у вас, девушка, тоже проблемы с сантехникой? Могу помочь – в цене сойдемся.
– Пошли, балаболка, – взглянув на часы, Сергеич потащил Виталика к двери, и Аревик не успела ничего ответить.
Чувство раздвоения, когда ты, вроде, и жива, и мертва одновременно, причем, в двух ипостасях сразу, несло в себе жуткое смятение. Как можно совершать поступки, не зная, кто ты на самом деле? Желание самоутвердиться, заявить о том, что существуешь (неважно, в качестве Аревик или Кати), стало единственной на данный момент потребностью. Она почувствовала себя затравленным зверем, которому остается только биться за жизнь до конца. Сознание пыталось зацепиться хоть за что-то реальное, и самым реальным оказался Виталик со своими гнусными намеками. А она еще когда-то жалела его, дура! …Значит, сейчас он собирается в мою квартиру… – Аревик выбросила сигарету. Еще не определив конкретных действий, она точно знала главную цель – суметь доказать себе и другим, что существует. И она сделает это! Здесь, как в спорте, и «родные стены» должны помогать.
Она поднялась и медленно пошла через двор. Знакомая дорожка, скамейки, заборчик, деревья, детская песочница, гаражи, сбитая табличка на втором подъезде, надпись «Гена – козел», небрежно сделанная черной краской возле третьего… Все это настолько переполняло сознание воспоминаниями и ощущениями, что Аревик поймала себя на ужасной мысли, будто ее прежняя внешность возвращается вместе с прошлой жизнью – все было так натурально…
Только почему тогда она идет домой, а не на работу, и где ее кефир? Может, она и идет за кефиром, потому что вчера забыла купить его? Резко остановилась прямо посреди двора, судорожно раскрыла сумочку и достала зеркало. Слава богу, на нее смотрело испуганное, но симпатичное лицо, к которому она уже успела привыкнуть.
Закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, прежде, чем продолжить путь. …Так что же я собираюсь сделать? – эта мысль казалась спасительной, отрывающей от ненужного прошлого; и ответ уже крутился в голове, но она пока не решалась его озвучить. Он был сродни инстинкту, и исходил от стаи бродячих собак; от кошки, рискованно устроившейся на перилах балкона; от невидимых воробьев, чирикавших в ветвях; даже от каждого дерева – он звучал ото всюду, окутывая своим навязчивым многоголосьем…
