«Остановитесь! Ее нельзя хоронить! Она жива», — кричал он, но крик раздавался только в его голове, он ширился и раздувался все больше и больше, как гнойный нарыв, грозя разорвать черепную коробку. «Она жива! Она жива!»
Он прыгнул на опускающийся гроб, рабочие выронили ремни, и он с грохотом упал вниз. Царапающие звуки внутри усилились, и Юра забарабанил кулаками по крышке.
«Помогите!»
Неужели он услышал ее голос? Или ему померещилось?
«Помогите, пожалуйста!»
Голос прозвучал громче, хотя создавалось впечатление, что у говорящего чем-то забит рот.
Сдирая ногти, обезумевший Юра стал срывать крышку гроба. Сверкнула молния. В голове беспрестанно стучало: «Она жива, она жива, она жива!..»
Он проснулся от собственного жуткого крика, в холодной испарине, на грязной подушке отпечатался след от его взмокших волос.
Потом его забрали на допрос, но вместо этого очкарика-ботаника в камере для допросов сидели два квадратных мужика с короткими стрижками. Они нагло ухмылялись, один из них закрыл дверь… Допрос продолжался недолго, и примерно минут через пятнадцать его бесчувственное тело занесли обратно в камеру.
Юра вошел в квартиру. Странно, но она показалась ему совершенно чужой. Из кухни на трех лапах вылетел голодный Кляксич, разражаясь гневным мяуканьем. Юноша подхватил кота на руки.
— Ну, все, все, — успокаивал он его, целуя в мягкую шерстку.
— Мяу! — обиженно сказал Кляксич, всем видом показывая, что подобное несправедливое отношение впредь он не намерен терпеть.
Пока он кормил Кляксича, позвонил Мика.
— Ты один? — вместо приветствия спросил он.
— Нет. С Кляксичем.
— Жди в гости, — бросил Мика.
Кляксич наелся от пуза и полез к водопроводному крану пить — он никогда не пил из миски, предпочитая только бегущую струю.
Юра внезапно испытал неизъяснимое желание снова взглянуть на свое оружие. Открыв тайник, достал знакомый сверток. Развернул, разложил предметы на столе — пистолет «Оса», перчатки с шипами и два ножа — его и Алекса. Он взял нож своего погибшего друга, взвешивая его в руке. Рукоятка почему-то казалась теплой, почти горячей, будто его только что держали в руке. Юра провел по лезвию большим пальцем. Слегка нажал. Кожа моментально разошлась, как занавес, из разреза выступили рубиновые бусинки крови. Юра одобрительно качнул головой — Алекс всегда точил нож перед каждой акцией, доводя лезвие до состояния бритвы.
Акции, операции… один хрен. Он вспомнил, как Алекс мечтал стать хирургом. Домечтался. Теперь он лежит в гробу с восковым лицом, замазанным ритуальным гримом, а в груди его сквозная дырка от куска арматурного прута. Юра медленно размазывал кровь по всему лезвию, пока полностью не закрасил нож в злой пурпурный цвет. Губы его тронула задумчивая улыбка. Нож Алекса выглядел голодным. Он это чувствовал всеми порами кожи. Не вытирая лезвие, Юра завернул все предметы и убрал сверток обратно в тайник.
Надо бы зайти к Алисе. Как она там, пушистый котенок? Он вспомнил, с каким выражением лица на него смотрела эта гребаная соседка Надежды, Анна-как-то-там-Иванна-или-еще-как. Нет, эта тетка точно его не пустит к ангелу.
Скоро пришли Мика с Жулей. На лбу Мики красовалась полоска пластыря. Жуля уже был слегка подшофе, в руках у него была литровая бутылка водки. На голову нелепо надвинута детская бейсболка, скрывая повязку, причем создавалось впечатление, что под кепкой пряталась вторая голова. Они расположились на кухне.
— Клево тебя разукрасили, — восхищенно сказал Жуля, открывая консервы. — А мне вот жбан зашили… Сказали, на редкость крепкий череп. А я им — а вы как хотели, я им кокосовые орехи колоть могу… Болит, правда, еще.
— Как ты дырку свою объяснил? — поинтересовался Юра.
— А… Сказал, по пьяни на стройке ссал, не удержался и в яму брякнулся. Ну как там в тюряге-то, а?
— Без тебя плохо, — отозвался Юра, доставая из шкафа рюмки.
— Ха-ха! — залился смехом Жуля. — Плохо, говоришь?
Мика подождал, пока Юра разольет водку, и сказал:
— Чего делать будем, Гюрза?
Юра поднял рюмку.
— Помянем Алекса.
Они выпили. Жуля подцепил вилкой шпротину и положил ее на хлеб.
— Никто о вас в ментовке не знает, — промолвил Юра. — Так что можете спать спокойно.
— Это если Нелли будет молчать, — вставил Мика. — Как прошли похороны? — после небольшой паузы спросил он. Жуля изменился в лице, нахмурив брови.
— Похороны как похороны.
— А ты почему не пошел? — спросил Жуля у Мики.
— Почему-почему… Куда такой толпой светиться, да еще с моим лбом? Соображать надо, Жуля.
— Да уж куда мне, свиным рылом, — Жуля передернул плечами, словно вспомнил что-то неприятное.
— Гюрза, ты не ответил. Как дальше жить будем? — проговорил с нажимом Мика. Он положил руки на стол. Юра заметил, что болячки на его костяшках исчезли.
— А что ты хочешь услышать? — усмехнулся он, сажая к себе на колени Кляксича. Тот завозился, устраиваясь поудобнее. Когда кот принял более или менее удобную позу, его огромные глаза с любопытством уставились на гостей.
— Я читаю газеты. Ты в курсе, что теперь чуть ли не каждый бомж, даже сдохший от паленой водяры, приписывается нам?
— Ну и что? — казалось, Гюрза вообще не слышал Мику и рассеянно почесывал за ушами у Кляксича. Кот жмурился от удовольствия, вытягивая толстую плюшевую шею, длинные усы подрагивали от наслаждения.
— Парни, я пас, — сказал Жуля, постукивая ногтем по рюмке. — Все, бля, с меня хватит. Сначала Алекс, сейчас у Нелли башню срывает… Менты че-то зашевелились. Не, все, решено.
— А ты? — Мика в упор смотрел на Юру.
— А я женюсь, — с улыбкой сказал Юра, но от его улыбки почему-то всем стало неуютно.
— Э-э… — промычал Жуля, переводя ошалелый взгляд с него на Мику. — Че, правда?
— Я когда-нибудь шутил с тобой, Андрей? — спросил серьезным тоном Юра.
— И кто она? — с недоверием спросил Мика.
— Самая лучшая, — прошептал Юра.
В воздухе повисла неловкая пауза.
Мика неожиданно обнаружил, что глаза Гюрзы постоянно меняются. Нет, он не сошел с ума и еще не напился до степени Жули и отлично понимал, что это физически невозможно… Но он верил своему зрению — из обычных голубых они внезапно становились ярко-оранжевыми, причем зрачки словно растворялись в необыкновенном огненном пламени, как куски масла на раскаленной сковородке, а потом вдруг их накрывала черная пелена, будто внутри Гюрзы наступала ночь.
— Я пойду, — Мика стал вылезать из-за стола. — Ты знаешь, как меня найти.
— Знаю, — согласился Юра, продолжая забавляться с Кляксичем. — Пока.
— А можно я еще посижу? — подал голос Жуля. С одной стороны, он видел, что с Гюрзой определенно творится что-то не то, но с другой — у него так уютно… да и в бутылке еще почти половина осталась.
— Сиди, кто тебя гонит, — сказал Юра. Жуля обратил внимание, что тот к закуске вообще не притронулся.
«Ну и ладно, мне больше достанется», — решил Жуля и стал наполнять рюмки. Рука его дрожала, и это ему не понравилось.
— Ты правильно решил, Андрей, — сказал Юра. Кляксич уже спал на его коленях, свернувшись могучим калачом. — Я про акции.
— Ах, ты об этом, — Жуля выпил, не чокаясь, и сунул в рот кусок хлеба с плавленым сыром. — Эти акции-х…якции у меня уже в жопе сидят, хуже геморроя, — с набитым ртом продолжал он. Однако следующая фраза Юры поразила его.
— Я бы на твоем месте вообще уехал из Москвы, — тускло сказал он. — Плохо здесь, Андрюха.
Придя в себя, Жуля дожевал бутерброд:
— Че-то ты странный стал, Гюрза. Пить не хочешь, жрать тоже… Так и до своей свадьбы не доживешь.
Жуля не узнавал своего приятеля — сидит как пень, скукожился и смотрит в одну точку. Он решил не приставать к нему с расспросами и налег на водку. Минут через пятнадцать он уже был, как говорится, в кондиции. Однако молчание Гюрзы становилось невыносимым, и Жуля отважился нарушить затянувшуюся паузу:
— Жаль, что так получилось с Алексом. И ты в тюряге парился, не нравится мне все это. Ты же юрист, че, отмазаться не смог от мусоров?
Гюрза развел руками и показал на свое фиолетовое, в желтеющих синяках лицо.
— Ну, уж извини, не шмогла.
Жуля, казалось, не заметил сарказма.
— А знаешь, почему я передумал с вами ходить на акции? — он уставился на Юру осовелыми глазами. Юра видел, что белки его друга были все в красных прожилках. — Эх, Гюрза, Гюрза, — Жуля снял рубашку, оставшись в одной майке. Под мышками темнели два полукруга пота. — Никому не говорил… только тебе, как старому другу.
Жуля подвинул табуретку ближе к столу.
— Знаешь, когда мне было лет пять, моя матушка отвезла меня к деду в деревню, под Рязань. Было круто, речка там и все такое, малышня, телки маленькие с плоскими сиськами и так далее. Так вот, вечером, когда мы разжигали рядом с домом костер, было самое клевое время. Мы рассказывали страшилки, ну, ты знаешь, про зеленые глаза, черные перчатки и прочее. Так вот, ни хрена мне страшно не было, наоборот, все на «ха-ха» пробивало. А была среди нас одна девчонка, ну прямо Дюймовочка — дунешь, улетит на Луну… Глазищи огромные, сама бледненькая, прям как дохленькая, и косички, будто усики у таракана… У таракана усики, а у чувихи трусики, хе-хе… Так вот, она всегда молчала, только губки так поджимала с видом «Эй-эй, ребятишки, все это бабушкины сказки, не верю ни единому слову», и все такое.
