– Бог ты мой, ну, слава всем святым, жива! – раздался до боли знакомый голос. Максим улыбнулся. От его улыбки Ларису передернуло.
– Алло, бог ты мой, Ларка! Тут такое дело… Лариса?!
– Егорушка, Егорушка, – произнес Максим. – Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды.
– Максим? Максим, не трогай ее! Она ведь вообще об этом ничего не знала… Максим, ты слышишь меня? Ты же знаешь, кто это все задумал! Перестань ненавидеть всех. Накажи эту мразь и…
– Все мне позволительно, но не все полезно, – сказал Максим и положил трубку.
Лариса сидела, как лягушка перед удавом. Даже моргать перестала.
– Ты знаешь, я передумал. – Он встал. Надел капюшон и улыбнулся. – Как ты понимаешь, в такой упаковке не может быть доброго сердца… – Он посмотрел на Ларису. Она следила за каждым его движением. – Лесе спасибо скажешь. Потом как-нибудь. – И вышел из кабинета.
Лариса вздохнула и потеряла сознание. Когда она очнулась, над ней стояли Егор и охранник с красной лейкой в руке.
* * *
Она ничего не помнила. Ни о том, что заходил Максим, ни о его сходстве с колдуном из ее сна. Только цитата из Библии крутилась на языке. Все мне позволительно, но не все полезно.
– Что он тебе сказал? – спросил Егор.
– Я не помню.
Егор и охранник усадили Ларису в кресло. Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Голова шла кругом.
Егор сел на угол стола и посмотрел на женщину.
«Если он что-то ей сказал, то от Ларки надо держаться подальше. Что он ей сказал? Может, на нее каток упадет, а тут я возле нее. Бог ты мой, я же не супермен».
Он встал.
«Я ее предупредил, а дальше уже ее забота».
– Ты как?
– А? – Лариса открыла глаза и удивленно посмотрела на Егора.
– Я спрашиваю: тебе лучше?
– Да, да.
– Ну, тогда я пойду?
– Да, конечно.
Он направился к двери.
– Егор, – позвала Лариса. Он остановился, прикидывая, насколько безопасное расстояние образовалось между ними.
– Егор, мне очень жаль, что так все вышло. Я не знала, что там… в этом конверте.
– Я знаю, – сказал Егор. «А знает ли Макс? Но это уже не мои трудности». – Все наладится. Пока.
– Пока, – улыбнулась Лариса.
Егор ушел.
«Не вступай на стезю нечестивых и не ходи по пути злых. Мне не нужен этот трон. Тем более такой ценой».
Сон… Старик во сне подсказал, что делать. Она достала из стола лист бумаги, а через полчаса положила заявление об уходе по собственному желанию на стол секретаря Толстоганова. Еще через час Лариса села в автобус на Ставрополь. Она давно не была у родителей. Сейчас самое время.
Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом.
Надо же, из любой встречи, даже не очень приятной, можно извлечь выгоду. Лариса не помнила, кто это сказал из посетивших ее сегодня, но это и не важно. Надо бы самой почитать Библию.
«Господи, если мне суждено умереть, то дай напоследок повидаться с родителями».
Автобус загудел и тронулся. Два часа. Господи, всего два часа… Она еще не знала. Ей повезло. Лара была одна из немногих, говоривших с Максом и оставшихся в живых.
* * *
Конец их будет по делам их. И Максим не станет исключением. Кости болели, позвоночник непрестанно клонил вниз. Суставы распухли. Один глаз практически не видел. Развалина. Херова развалина. Макс открыл глаза. Косточки четок проходили от пальца к пальцу. На экране под основной картинкой (шла какая-то комедия) пробежала строка. Макс одним глазом еле уловил, что было написано. В 19:30 смотрите специальный выпуск «Новостей».
– Я надеюсь, вы не мой недельный запой показывать будете, – проскрежетал Максим.
Вернувшись от Ларисы, Максим начал пить. Много пить. Это продолжалось неделю. Он пил, пока не понял, что все бесполезно. Алкоголь его не брал. На некоторое время, одурманенный водкой, он отключался. Но проходило минут двадцать – и ни в одном глазу. Кстати, глаз действительно остался один. Дня два назад Макс заметил, что видит этот дерьмовый мир лишь одним глазом. Он поспешил к зеркалу и обнаружил перекошенную морду, а правый глаз побелел. Что он мог тогда сделать? На хер поразбивать все зеркала! Так он и поступил, но до зеркала в прихожей так и не добрался. Руки сильно кровоточили, кровь не сворачивалась. Он три раза менял бинты. Потом просто уснул в кресле. Все эти дни Макс хотел только одного – умереть. Покончить с собой у него не хватало смелости. И только сегодня он вспомнил, что у него осталось одно незавершенное дельце. Максим решил за один присест убить двух зайцев. Трех! Владлен-сучий-потрох-Маркович и любимая супруга Анжелочка ждали своей очереди. Дождались. Это два зайца, а третьим был он сам. Или сердце не выдержит, или кровоизлияние в мозг. Что-то произойдет, это он знал. За несколько недель организм износился настолько, что самое время на свалку.
Начались «Новости». Максим слушал диктора, будто через толстый слой ваты. Со слухом тоже что-то происходит. Единственным глазом он увидел… Сначала подумал, что это обман зрения. Одного глаза все-таки маловато для полноценного восприятия картинки. По телевизору показывали детский дом. Его детский дом! Сейчас он видел спортзал детдома. Макс мог ошибаться – он смотрел одним глазом, и все такое… В конце концов, сколько еще таких спортзалов по всей России? Все так, но он узнал девушку. Она подходила к нему на кладбище, на похоронах крестного. Анфиса, кажется. Еще он узнал в миловидной женщине лет сорока пяти Татьяну Викторовну, заведующую детдомом. Они сидели на полу. Рядом дети. Много детей. Многие плакали. Максим все понял – случилось страшное. Терроризм захлестнул весь мир. Буденновск, Волгодонск, Москва, Беслан, Нью-Йорк, Лондон. Невинные люди страдали от… Макс не мог подобрать слов. Ублюдки с автоматами в руках воюют с детьми! Воюют с беззащитными людьми, прячась за религиозные и политические убеждения.
Камера показала четырех здоровых боевиков в камуфляжах и вязаных шапках-масках. Они сжимали автоматы. Один из них начал диктовать условия. Выродки! Они поломали сотни судеб. Вот прямо сейчас! Даже те, кто выживет, будут жить с незалеченной раной до конца дней своих. За что? Разве плохо живется всем вместе? Макс понимал, что под религиозным фанатизмом скрывается обычная человеческая алчность.
Лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.
«А ты чем отличаешься от них?»
Внутри будто все перевернулось. Максим-хороший никуда не ушел. Он просто спал, а теперь проснулся и напомнил о себе.
