И видно по всему, что Джиованни про то забыл, а вот Чезаре да Сэсто очень даже помнит, и то чудовище, что он на греховной своей картине изобразил, — это и есть тот змей с двумя головами, коему поклоняются те восточные еретики…»
Старыгин отложил дневник и уставился прямо перед собой невидящими глазами. «Джиованни Бальтраффио, Чезаре да Сэсто…» — несомненно, речь идет об учениках Леонардо да Винчи. Был там и некий Марко, от лица которого пишутся записки.
Некоторые искусствоведы высказывают мнение, что именно Бальтраффио писал одежды «Мадонны Литта». Дескать, не слишком прописаны складки и все такое. У Старыгина было свое мнение на этот счет. Возможно, таков был замысел самого Леонардо — четко прописать лица, уловить малейшую черточку, малейшее изменение выражений, легкую материнскую улыбку и переменчивый взгляд младенца. Он добился своей цели, потому что люди, любующиеся картиной, обращают внимание только на лица…
Правда ли то, что он сейчас прочел? Возможно ли, чтобы Чезаре да Сэсто сумел написать картину, где вместо младенца на руках у мадонны покоится уродливый монстр? Но ведь Старыгин видел эту картину собственными глазами, держал ее в руках и исследовал ее с помощью специальной аппаратуры! Он сам говорил тогда Маше, что и состояние холста, и краски говорят о том, что картина написана примерно в то же время, что и «Мадонна Литта». Но зачем, зачем все это нужно?
Старыгин почувствовал, что еще немного, и он рехнется от таких мыслей. Не лучше ли сосредоточиться на одной, самой простой. Он приехал в Рим с целью отыскать похищенную картину. Как выяснилось, его кто-то заманил в Рим, чтобы он привез за собой Машу. Маша и картина Леонардо да Винчи связаны. Стало быть, если он найдет Машу, то найдет и картину.
Тут же возникла непрошеная мысль, что если бы пришлось выбирать, кого спасти — Машу или картину, — он выбрал бы девушку. Причем ни секунды бы не сомневался. Мысль эта так его поразила, что он постарался отогнать ее, как несвоевременную.
Дальше в дневнике шли отрывочные записи, трудно поддающиеся расшифровке.
Вот попалось слово, которое он быстро разгадал — «Исида». Старыгин взял себя в руки и заставил внимательно вглядеться в пожелтевшие страницы дневника и сравнивать их с глиняными табличками. Профессор писал наспех, заметки для себя, на первый взгляд в них не было никакой системы.
«Богиня Исида. В греко-римском мире ее называют «Та, у которой тысяча лиц».
Храмы Исиды были во многих греческих и римских городах — в том числе в Помпеях, в Риме…
Во многих средневековых соборах статуэтки Исиды сохраняются как священные реликвии…
В Каире древние рельефы с изображением Исиды есть в Государственном египетском музее, в Гизе, а также в древнем святилище Абд-аль-Касим…»
Старыгин закрыл дневник и снова обхватил тяжелую голову руками. Азраил со своими подручными ушел, он торопился отнести Ключ Повелителю. Значит, очень скоро у них произойдет Церемония. Наверное, Азраил сейчас усиленно ищет Машу. И не успокоится, пока не найдет.
Старыгин встряхнул головой, отгоняя тяжесть и боль. В голове забрезжила парадоксальная мысль.
Азраил наблюдал за ними здесь, в Гизе. Еще в Риме злоумышленники поняли каким-то образом, что у Маши есть дневник ее деда, который содержит нужные сведения. Они наняли воришку, чтобы выкрасть дневник. Вряд ли он помог бы им, потому что только он, Старыгин, может расшифровать дневник. После того как они с Машей очень удачно вернули дневник обратно, злодеи выбрали более простой путь — наблюдение. Они с Машей разгадали загадку и поднесли Азраилу Ключ, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой!
Теперь Старыгин решил действовать так же. Если они привели Азраила к Ключу, то Азраил приведет его к Маше. Совершенно очевидно, что Церемония будет проводиться там, где есть изображение Исиды, кормящей грудью своего сына Хора. Не в музей же они пойдут… И не здесь, потому что полиция охраняет пирамиды. Значит…
Старыгин выглянул из шатра и поманил пожилого араба.
— Мне нужно в Каир, срочно. Здесь можно достать такси?
— Мой племянник отвезет вас куда надо, — с готовностью ответил араб и исчез.
Старыгин огляделся. Площадь была пустынной. По темному куполу ночного неба плыла луна, и огромные глыбы известняка казались в ее неверном свете еще больше. Поток лунного света стекал по стенам пирамид, сглаживая края каменных блоков. На юго-востоке за расплывчатыми силуэтами сфинксов просвечивали посеребренные луной вершины песчаных холмов и черные тени от них.
Старыгин вздохнул. Лицо обвевал ветерок. В стороне виднелось зарево ночных огней над Каиром, длинная цепочка огней сверкала по набережной Нила, как драгоценное ожерелье.
Послышался шум и треск. К палатке подъехал автомобиль, такой старый и ржавый, что жуть брала. Рыдван громко чихнул и остановился.
— Куда ехать? — спросил толстый усатый араб, выглянув в окно.
Старыгин замешкался, с опаской поглядывая на допотопный автомобиль.
— Не беспокойтесь! — обнадежил араб. — Доставлю, куда скажете.
— К мечети Абд-аль-Касим! — негромко сказал Старыгин.
Араб молча кивнул. Старыгин влез в машину, и она понеслась через пески к городу.
Маша шла, вернее, почти бежала, подталкиваемая жесткими руками. Идти было тяжело. Один раз она едва не упала, споткнувшись на каменной ступеньке, но ее тут же подхватили и поддержали те же жесткие руки. Когда прошел первый шок, Маша попыталась оглядеться. Но вокруг темнели стены узкого подземного коридора, определить направление движения, а уж тем более запомнить дорогу не было никакой возможности.
Куда ее ведут? — думала Маша на бегу. — Кто эти люди, которые с боем отбили ее у тех, которыми руководил Азраил? Можно ли ей радоваться избавлению или же в пустыне среди диких бедуинов ее ожидает еще более жестокая участь? Зачем она нужна этим детям пустыни? Судя по тому, как они решительно дрались с людьми Азраила, Маша представляет для них большую ценность.
Она все-таки упала, не удержавшись на скользком полу, и больно ударилась коленкой. Старший из бедуинов что-то сердито сказал тому молодому, который не успел в этот раз ее поддержать.
— Он говорит, что если ты устала, то мы понесем тебя, — на ломаном английском сказал Маше бедуин.
— Не нужно. — Маша хотела спросить, долго ли еще продлятся ее мучения, но решила не унижаться. Она гордо вскинула голову и постаралась идти быстрее, несмотря на боль в колене.
Они долго петляли извилистыми коридорами, потом оказались в подземном зале, откуда вело несколько одинаковых ходов. Насколько Маша могла разглядеть в неверном свете факелов, зал был огромным. Предводитель бедуинов, нисколько не колеблясь, свернул в нужный коридор.
