– Но вы только что вышли из наркоза!
– Лучше дай палку или костыль!
– Ничего не дам! Вам гулять запрещено!
– Кем? Этим стриженым с козлиной бородой?
– Не знаю, – объемы у сестрицы были такие, что не обойдешь. – У меня записано – постельный режим.
– Я что, арестован?
– Не знаю, у меня записано!
Из-за операции он попал в хирургию, где царили строжайшие правила и жесткие законы.
В это время в другом конце коридора появилась анестезиолог в бирюзовом колпаке, постовая бросилась к ней.
– Алина Сергеевна! Шабанов собрался гулять!
– Шабанов, вам нельзя, – не совсем уверенно сказала та. – Постельный режим, идите в палату.
– Пойдем вместе? – Он приблизился к ней вплотную и поправил колпачок у нее на голове. – На улице весна, почки лопаются. Подышим свежим воздухом, а то в палате после этого козлобородого три дня проветривать нужно. Кстати, сейчас утро или вечер?
– Вечер…
– Тем более, Алина!
– Выдай ему костыль, – попросила она постовую. – Я пальто наброшу…
– А можно на твое плечико опереться? – засмеялся он вслед.
Когда спускались по лестнице, Шабанов приобнял анестезиолога за талию и получил вполне обнадеживающий, игривый отказ:
– Не забывайтесь, больной! У вас костыль есть для этой цели.
На улице выздоравливающие солдатики в казенных фуфайках собирали подснежники. Ветер раздувал их, а они снова собирали…
Алина увела его за угол в скверик, где почти не дуло, достала сигареты.
– Время прогулки – десять минут, пока курю.
– Да мне и десяти хватит, – ухмыльнулся он, встав поплотнее к ней. – Ты же ночью придешь ко мне?
– Что? – с наигранным возмущением протянула она. – Закатайте губешку, капитан! Какой шустрый. Только от наркоза отошел – и уже!..
– Я пилот. У меня на принятие решения слишком мало времени. Наркоз, не наркоз – не имеет значения.
– Что, тоскливо в генеральской палате? – дунула дымом в лицо.
– Угадала! Тоска наваливается смертная, а вокруг ни души. Да и с детства один боюсь спать.
– Это серьезно?
– Еще бы!.. Приходи!
– Ты что, с ума сошел? – зашептала. – Завтра уволят… Вышла покурить с тобой, уже доложат…
– Ладно, – тут же согласился Шабанов. – Слушай, все-таки этот козлобородый был у меня в палате?
– Зачем тебе это? – спросила не сразу, переламывая себя.
– Хочу проверить качества самообладания.
– Хорошие качества, успокойся.
– А кто он, знаешь?
– Откуда?.. Видела второй раз. Неприятный тип, правда?
– Где первый раз видела?
– У начальника медслужбы в кабинете… А что? – Алина почему-то насторожилась.
– Да нет, все в порядке! – засмеялся Герман и, оглядевшись по сторонам, сунул руку под наброшенное на плечи пальто, обнял, прижал, зашептал в ухо, как совратитель: – Какая ты сладкая… Займи двадцать рублей?
– Зачем? – опешила она, отталкиваясь. – Что это значит?
– На бутылку, выпить хочу!
Обида ее была мгновенной и жесткой. Затоптав окурок, указала на дверь, произнесла стальным голосом:
– Идите в палату, больной!
– Прости, Алина, – повинился Шабанов. – Мне на самом деле очень плохо, тоска… И хочется сделать глупость, подурачиться, посмеяться…
– В палату, я сказала!
От группы солдат отделился один в фуфайчонке, порысил в их сторону, придерживая на голове пилотку – закурить стрельнуть.
– Ну, не сердись, – стал подлизываться Герман. – Ты что, шуток не понимаешь? Это же шутка… Лучше дай воину сигарету, я-то не курю и не пью, между прочим.
А воин остановился в трех шагах, вдруг раскинул руки и сронил пилотку в грязь.
– Мать честная! Герка!.. Кипит-т-твое молоко! Я же слышал, ты нашелся!..
Олега Жукова Шабанов едва узнал в таком наряде, обнялись, завозились, затоптали и пилотку и костыль. Алина стояла чуть ли не с открытым ртом и сигаретой в протянутой руке.
– А ты-то что здесь? – когда расцепились, спросил Шабанов. – Заболел, что ли?
– Да я же каждые полгода прохожу реабилитацию! – цвел и пах от счастья старый кадетский приятель. – Следят, не потекла ли крыша! На две недели, четко!.. Да хрен с ним! Ты давай рассказывай! Смотрю – ты стоишь или не ты? Пригляделся – а вроде ты!
– Время вышло, – опомнившись, предупредила Алина помягчевшим голосом. – Идите в палату. Встретитесь завтра.
– Стой здесь, из окна махну, – сказал Шабанов. Товарищ Жуков понимал все с полуслова, вытащил костыль из грязи.
– А чего ты с клюкой?
– Потом! – Герман попробовал обнять Алину, однако заработал по руке.
Пожалуй, впервые с того момента, как очнулся в лесу, запеленатый в парашют, Шабанов ощутил радость и легкий, едва уловимый вкус к жизни.
Товарищ Жуков забрался к нему около двух ночи. Парень он был резкий, страстный, но и хладнокровный одновременно; в палату он буквально влетел, забравшись на березу под окном и раскачавшись на ее вершине. Годы ничего с ним не сделали. Когда Шабанов поступил в СВУ и на первых же занятиях стал присматриваться и выбирать друзей, взгляд его пал на товарища Жукова, как он себя называл. Олег был городским парнем, развитым и умным, как показалось деревенскому учительскому сыну, отвечал на уроках коротко, четко и всегда по делу, а выбрал военную стезю, как сам признался, из-за своей знаменитой фамилии, хотя к маршалу никакого отношения не имел. Но по своим военным способностям и таланту выгодно отличался от остальных – через месяц получил должность командира отделения, а СВУ закончил старшиной.
Но когда без оглядки влюбился, не пошла у него служба…
До четырех утра старый кадетский товарищ слушал исповедь, сидя на ковре в позе йога, и боялся дохнуть. Шабанов впервые рассказывал все, как было, без купюр и прикрас, и чувствовал, как освобождается переполненная душа. Олег лишь дважды встрепенулся и вскинул голову: когда услышал о шаре в виде тыквы, и еще раз, когда Герман пытался обрисовать свои ощущения в первый миг полета внутри этой шаровой молнии. Все остальное время сидел с опущенным взором, уставившись в одну точку, словно медитировал. И, выслушав, тяжело распрямляя затекшие ноги, встал, потом бухнулся на колени, перекрестился в пустой угол:
– Господи! Свершилось! Хоть одного подпустили! Хоть один свидетель есть теперь на свете!
И еще потом несколько минут, ошарашенный и просветленный одновременно, ходил по генеральской палате и время от времени шлепал пилоткой по ляжке.
– Все точно! Сначала как шар, потом сплюснулась… И действительно похоже на тыкву! Я еще подумал, надо же, какой яркий и глубокий цвет, а не слепит… Вроде бы сгусток какой-то, на вид рыхлый, туманный, но прочность…
Он что-то вспомнил, опустил плечи и сразу отяжелел.
– Когда я первый раз зашел и попробовал из пулемета – ноль эмоций, будто в пустоту. Цель вижу! Все реально, расстояние – сто метров, на экране отбивается физический объект! Ну что еще?.. Со второго захода когда из пушек вдарил, мгновенно реакция пошла! Сначала вытянулась, будто кто изнутри распорку вставил, и выключилась. Знаешь, как телевизор выключается, медленно гаснущая точка, и всё… Думаю, завалил! Аж руки затряслись. Глянул на экран, и страшно стало: цель не поражена, летит впереди и вроде бы приближается…