Тогда тоже была осень, и студеный ветер завывал среди лениво качающих ветвями деревьев. На их бивак напали, и они отстреливались всю ночь. Верная винтовка стала продолжением его тела, и ему казалось, что она так и приросла к рукам, слилась с ним в одно существо. Стрелять и дышать было для него равнозначно. А потом закончились патроны, и он отбивался штыком, зная, что почти все его товарищи уже погибли. В ту ночь он видел столько крови, сколько не было даже когда их офицерский батальон наголову разбили большевики.
У тех, кто пришел к их крохотному лагерю в ночи, были длинные когти и острые зубы. Они напоминали зверей. Только во много раз сильнее, во много раз опасней. Но они тоже могли умирать, и он уничтожил множество тварей, прежде чем они добрались до него…
Нет, это уже он сам, влекомый жаждой крови и жизни, со своими новыми братьями вышел из леса и напал на небольшой отряд красноармейцев. Те отстреливались и всадили в его тело несколько пуль. Будто ему страшны пули?! Если только в голову. Но он слишком быстр и слишком голоден… Он доберется до них, чего бы это ему ни стоило!
…А потом его убили во второй раз, пронзив штыком сердце. Умирать второй раз было легче. Или это была не смерть, а всего лишь оцепенение?
Сейчас он вспомнил все: и тишину осеннего леса, и хруст подмороженных старых листьев под ногами, и качающиеся перед глазами деревья, и боль, и ярость.
Он так давно не умирал, что уже забыл, как это бывает.
В этот раз он дрался хуже, чем всегда. Недавняя инициация выпила часть его силы. Чтобы оправиться от этого, нужно несколько месяцев. Отдать каплю древней крови неофиту – значит на время обессилить себя. Однако, если бы не девчонка, он все равно справился бы со значительно уступавшим по опыту противником.
От слабости Ловчего качало…
Хорошо, что щенок не догнал его. Молодой, да ранний. Неожиданно сильный. Он защищал ту девчонку с такой страстью, что сразу было видно, как много она для него значит. И девчонка… если бы не ее нож…
Она достойный противник.
Если он выживет и на этот раз, то обязательно вернется к ней, и они встретятся. И она, и мальчишка еще не знают его…
Стены качались и норовили ускользнуть из-под его обессиленной руки.
Он поскользнулся в грязи, споткнулся, и в этот момент ясно почувствовал пьянящий аромат мертвых листьев и примороженной хвои, смешанный с тяжелым запахом крови, услышал отдаленный звук редких револьверных выстрелов и непередаваемую тишину застывшей сибирской тайги… Его сознание окончательно помутилось.
– Нет, Полина сегодня не может поговорить с вами. Как вы не понимаете: у нас в семье несчастье. Погибла собака, которая жила у нас семь лет… Да, переживает… Да, именно это я и говорю… В другой день и в присутствии нашего адвоката. Девочка и так слишком переволновалась за последнее время. Спасибо за понимание. – Отец положил телефонную трубку и, обернувшись, наконец увидел меня.
– Это по поводу твоей одноклассницы, – объяснил он. – С тобой хотел побеседовать следователь… Что же такое творится на свете?..
Вот это как раз я бы и сама очень хотела знать.
Сегодня у нас было непривычно тихо. Даже беспокойный Мерлин притих, будто понимая, что произошло. Мама ходила с заплаканными глазами, отец молчал, но я прекрасно видела, как сильно он переживает. Но как же все-таки хорошо, что они не знают всей правды. И как ужасно, что я не могу разделить ни с кем этот груз.
С утра мне позвонила Вика, обрушившая на меня водопад «новостей» об убийстве в нашей школе.
– Ты только представь! Какой-то зверь загрыз Натали прямо в женском туалете! – возбужденно тараторила она, не обращая внимания на вялость моих ответов. – Вот только скажи, откуда там могло взяться дикое животное? Это же как минимум огромная собака! А кто-нибудь видел, чтобы по нашей школе бегала огромная собака? А мама Натали известная стерва! Ну она, говорят, такой скандал директору закатила! Обещала лишить нашу школу лицензии! А мои-то тоже сразу отреагировали. «Наша дочь, – говорят, – не может посещать школу, где происходят такие из ряда вон выходящие события!» Слышь, как завернули?!
Я не отвечала, и в конце концов Вика поняла: что-то здесь не так.
– Ты что, спишь там, что ли? – обиженно поинтересовалась она.
– Прости, давай поговорим потом, – выдавила из себя я. – У нас тоже горе: Джим… погиб, – каждый раз, когда я думала или говорила о Джиме, дыхание сбивалось, а к горлу подкатывал тугой ком. Приходилось прикладывать усилия, чтобы начать дышать, как прежде.
– Так бы и сказала, – растерялась Вика. – Ладно, звони, как придешь в себя… А хочешь, мы с тобой куда-нибудь сходим? Ну, в кино, например? Тебе же надо развеяться.
– Хорошо, только потом. Я тебе позвоню, ладно?
– Давай, не вешай нос, – сказала она и отсоединилась.
Артур позвонил ближе к четырем, когда я уже почти потеряла надежду услышать его голос.
Мы договорились о встрече, и я стала переодеваться. Раздевшись, я еще раз оглядела свои спортивные синяки и полученные вчера ссадины и тихо вздохнула. Ни о какой юбке речь просто не шла. И, разумеется, как раз в этот момент в комнату заглянула мама. Она с ужасом оглядела меня.
– Что с тобой? Кто тебя избил? Это твой новый знакомый?
Ну сейчас начнется.
– Нет, это после карате, – объяснила я. – Не волнуйся, у всех так поначалу бывает.
– У всех? Полина, давай поговорим серьезно. – Она села на диван, явно приготовившись к долгому разговору.
– Давай, – уныло согласилась я, доставая из шкафа джинсы и водолазку.
– Во-первых, я не хочу, чтобы ты и дальше ходила в эту секцию. Выбери себе что-нибудь более подходящее для девочки. Ну хочешь заниматься фламенко? Это очень красиво. Или бальными танцами.
– Мам. – Задев один из синяков, я поморщилась. Оказывается, натягивать джинсы – небезопасное дело. – Я хочу заниматься именно в этой секции. Она мне очень помогает…
– В чем же?
– Девушка должна уметь защитить себя. Мало ли что…
– А ты не ввязывайся ни во что, будь осторожна и не знайся с сомнительными компаниями. – Она укоризненно посмотрела на меня.
– Всякое случается. Я буду посещать эту секцию. – Я твердо выдержала ее взгляд, и мама сдалась.
– Ну хорошо, – согласилась она, – только потом не жалуйся. – Она кивнула на мои синяки.
А я, между прочим, и не жаловалась.
– Но главным образом я хотела поговорить с тобой о другом, – продолжила она. – Присядь-ка сюда.
– Мам, я опаздываю…
– Куда это? Мне не нравится, что у тебя находится время на всех, кроме родной матери. В последнее время я заметила, что ты стала скрытной и замкнутой. Я смотрю на тебя и вижу: ты изменилась и что-то от нас скрываешь.
