— Ну что это, — укоризненно произнес Шендерович со своего сиденья, — ну, нельзя же так…
— Это он от страха! — прошептал Гиви, чувствуя, как по спине ползут противные липкие мурашки.
— Масруру страх неведом, — укоризненно сказал чуткий Дубан. Отстранив воинов, кинувшихся к своему начальнику, он склонился над упавшим и стал щупать ему запястье, печально покачивая головой. Затем обернулся к Шендеровичу.
— Ему надобно сделать кровопускание, о, великий, — сказал он, — твой недостойный слуга, если позволишь, займется этим незамедлительно. Ибо, — он вновь покачал головой, на сей раз зловеще, — я вижу дурные признаки…
— Хорошо, — нетерпеливо сказал Шендерович, — потом доложишь о его состоянии. Все?
Кушать хочет, — подумал Гиви, глядя, как четверо крепких воинов укладывают Масрура на импровизированные носилки из копий.
— Не все, о, радость народа! — сказал Джамаль ласково.
— Ну, что там еще? — вопросил Шендерович голосом утомленной кинозвезды.
— А судебные дела? А неразрешимые судебные дела? Кому как не тебе развязывать узлы, каковые никто более развязать не способен?
— Такие узлы обычно рубят, — сухо сказал Шендерович.
— Только не в суде, — возразил Джамаль. — Впрочем, сие дело мелкое и именно посему трудноразрешимое. И ежели ты откажешься, ибо утомлен и желаешь приступить к трапезе…
Придворные вновь начали осторожно переглядываться друг с другом. Странный обморок Масрура явно произвел на них неблагоприятное впечатление. Быть может, думал Гиви, они сочли его за дурной знак? Лично я бы счел…
— И кто посмеет меня за то осудить? — загремел Шендерович, — вы тут обабились совершенно, сами ни на что не способны! Да, меня утомили ваши жалобы!
— Прости, о, луноподобный!
— Да, ваше судебное дело не стоит выеденного яйца!
— Такая мелочь, — подсказал Джамаль.
— Воистину мелочь! Сейчас увидите, как надобно разбираться с неразрешимыми проблемами. Излагайте!
Бедный Миша, сокрушенно думал Гиви, не хотел бы я быть на его месте! Это же ни покушать, ни отдохнуть… А ему, вроде, нравится… Или, просто, лицо держит — разве у Миши поймешь?
— Вот почтенный кади и изложит тебе суть сего запутанного дела.
Кади вскочил, поклонился, прижав руки к груди, потом неловко, оставаясь в согнутом положении, размотал свиток.
— Дело-то простое, опора справедливости, — запинаясь проговорил он, — однако ж добром решить его никак не удается. Трое лоточников ходили торговать по дорогам, а в караван-сарае встретились, подружились и решили дальше ходить вместе. И вот удача улыбнулась им, о, радость мира, и они наторговали большую сумму денег. Однако ж показалось им того мало, и решили они пойти с товаром дальше, а деньги, убоявшись, спрятали в месте, ведомом им одним, дабы на обратном пути выкопать их и разделить. Однако ж, когда вернулись они, то обнаружили, что тайник их пуст, а деньги пропали. Видно, ночью одного из них обуяла жадность и, пока друзья и спутники спали, пошел он и выкопал все накопленное. И вот, теперь показывают они друг на друга и кричат, и обвиняют друг друга и готовы выцарапать друг другу глаза, однако ж никто не сознается в краже и как разобраться с сей жалобой — неведомо, ибо жалуются все они и на одно и то же, однако каждый отводит от себя подозрения, кивая на других.
Шендерович несколько ошеломленно почесал в затылке.
— И все? — спросил он.
— Все, о, суд совести, — ответил кади.
— А это… может, кто другой позаимствовал накопления? Подглядел, да и откопал сокрытое?
— Они уверяют, что сие невозможно, о, праведный! И это единственное, в чем они показывают согласно!
— А следственный эксперимент проводили?
— Что, повелитель? — озадаченно спросил кади.
— Ну, там, на место преступления, отпечатки пальцев там, может, это… грязь под ногтями. Кто-то ведь отрыл, перезахоронил?
— Что до грязи под ногтями, то сие у них имеется в избытке, — вздохнул кади, — ибо люди это низкие и нечистоплотные. А что до отпечатков пальцев, то что ты под сим разумеешь, мне не ведомо. Они там все залапали, пока раскапывали пустой тайник — и друг друга в том числе. Ибо хватали друг друга за рукава и полы, да и за грудки тоже, крича: «Ты виноват!», «Нет, ты виноват!», «Вор!», «Разбойник!» и прочие оскорбления.
— А допросить? — ласково, наподобие Джамаля, осведомился Шендерович.
— Ну, немного допросили, не без того, — вздохнул кади, — ну, так они то сознаются, когда уж совсем невтерпеж, то опять спохватываются, отказываются от своих слов и начинают валить друг на друга.
— Ну, так осудите всех! — нетерпеливо сказал голодный Шендерович.
Гиви внутренне содрогнулся. Кади содрогнулся наружно.
— Как можно? — воскликнул он, позабыв прибавить «повелитель», — Все они жулики, ежели честно, но виноват-то один!
Джамаль громко и протяжно, явно демонстративно вздохнул. На честном лице кади постепенно проступало глубокое разочарование, как у ребенка, у которого обманом отобрали конфету. Гиви стало стыдно.
Бедный Миша, думал он, ему же еще хуже! Он же на виду! Как же он выкрутится, бедняга?
Шендерович замер на миг, прикрыв глаза.
У подножия трона замер кади.
Пол чуть-чуть покачнулся.
Придворные вновь начали перешептываться.
Шендерович открыл глаза.
— Мелкое это дело, о, кади! — произнес он звучно. — Незначительное это дело!
— Э? — оживился кади, в глазах которого вновь вспыхнула надежда.
— Столь незначительное, что оно недостойно моего времени. С ним и мой везирь справится, причем в один миг, — Шендерович величественно кивнул в сторону Гиви, — ибо мудрость его велика и превосходит вашу, хотя и не достигает моей. В чем вы сейчас и убедитесь.
Гиви в ужасе зажмурился, ощущая, как пол уходит из-под ног. Или это опять землетрясение?
Он осторожно открыл один глаз.
Все смотрели на него.
Ну и сволочь же Мишка, подумал он.
Он открыл второй глаз.
Сверху благосклонно кивал Шендерович.
— Э? — сказал Гиви.
— Вот! — многозначительно кивнул Шендерович, — сейчас! Он вам скажет! Слушайте! Слушайте, жители Ирама!
Убью, подумал Гиви.
Он открыл рот — кади тут же с любопытством заглянул в него, — и вновь сказал:
— Э…
— Э? — переспросил кади.
Гиви вздохнул.
— Приведите этих людей, — сказал он. — И подкрепите меня яблоками.
* * *
Подозреваемых привели. Все трое были одеты в совершенно одинаковые халаты, причем одинаково потрепанные. На лицах их багровели одинаковые царапины и они смотрели на Гиви тремя парами одинаковых, черных, непроницаемых глаз.
