— Все в порядке. Я понимаю.
— В самом деле? Будем надеяться.
«Священник! — думал Ренни, мчась в Даунстейт. — Может, именно он искалечил ребенка?»
Нет! Невозможно! Не может быть.
И все же…
Ренни снова подумал о том, как все, с кем он беседовал у Фрэнси, упоминали о привязанности доброго старины отца Билла к малышу Дэнни, словно отца к сыну. Дэнни всегда сиживал у него на коленях. А что, если эта привязанность ненормальная и нездоровая? Ты наслышан о геях-священниках, о священниках, которые домогаются ребятишек. Такие случаи частенько попадают в газеты. Что, если мысль об усыновлении ребенка обеспокоила его? Что, если он испугался, как бы Дэнни не рассказал новым родителям о том, что проделывал с ним отец Билл?
Ренни прибавил скорость. Он сжимал послушный руль, чувствуя, как внутри у него все переворачивается.
Что, если Дэнни о чем-то сообщил Ломам в сочельник? И что, если они, в ошеломлении и недоверии, в напрасной попытке дать замечательному и благородному человеку шанс оправдаться, позвонили сперва отцу Биллу, а не в полицию? И что, если он сломался, когда они позвонили? Что, если он пообещал скоро прийти, чтобы вместе все обсудить? Что, если он явился в дом Ломов в абсолютно невменяемом состоянии?
— Иисусе! — вслух произнес Ренни, сидя в машине.
Полного объяснения это не даст. Никто — ни один человек — никогда не даст Ренни удовлетворительного объяснения тому, что случилось с Гербертом Ломом, так что он упрятал этот вопрос в самую дальнюю извилину мозга, в самую преисподнюю своего сознания. Но мнимая Сара — куда ее деть? Не сделали ли ее ширмой? Или она вступила в союз со священником, и они разработали план, как забрать Дэнни от Святого Франциска в такое место, где замечательному отцу Биллу было бы легче встречаться с мальчиком на свободе?
И все вдруг стало раскладываться по местам.
Священник все время оставался рядом с парнишкой, даже спал в кресле в его палате. Ренни был тронут таким проявлением столь глубокой привязанности. А что, если это никакая не привязанность? Что, если священник просто хотел оказаться на месте на случай, вдруг Дэнни придет в себя? Что, если он хотел быть первым, кому станет известно, что Дэнни снова собирается заговорить?
Больше того! Священник протестовал против бесконечных анализов и процедур, которые доктора намеревались проделать парнишке. Ренни считал, что он делает это ради ребенка… до этой самой минуты. А что, если он боялся, вдруг они отыщут способ, который приведет его в сознание или хотя бы позволит ему указать, кто его изуродовал? А теперь, когда заработала судебная машина и должна была вот-вот выдать официальное постановление по поводу Дэнни, священник лишился бы права вмешиваться в его лечение. Это стало, наверно, последней каплей. Сегодня, наверно, он впал в панику и смылся вместе с мальчиком.
Может быть, чтобы прикончить его.
Черт!
Ренни свернул, въехал на даунстейтскую стоянку и выпрыгнул из машины. Там шаталась пара пропойц, и они прямо накинулись на него.
— Он забрал мальчишку! — сообщил тот, что поменьше.
— Кто?
— Иезуит! Он забрал мальчишку!
— Ты видел?
Прежде чем коротышка успел ответить, вперед выскочил тот, что побольше.
— Ты тот самый? — спросил он, заглядывая Ренни в глаза.
Ренни умчался прочь. Он услышал вполне достаточно. Сунул свой значок в нос охраннику на стоянке и ухватился за телефон. На это ушло время — надо было пробиться через больничный коммутатор, — но он все же связался с дежуркой в своем участке.
— Мне нужен полный словесный портрет отца Уильяма Райана. Священник-иезуит, но может одеться иначе. Разыскивается в связи с похищением ребенка и за покушение на убийство. При нем больной семилетний мальчик. Сейчас же добудьте из его досье фото и разошлите во все газеты и на все местные телестудии в программы новостей. Возьмите под наблюдение все мосты и каналы. Пусть все, кто может, ищут мужчину лет сорока с больным ребенком. Сейчас же. Не через десять минут, а сейчас же — немедленно!
Ренни выскочил из будки и трахнул кулаком по капоту своей машины.
Как он мог быть таким идиотом? Первое правило в таких преступлениях — брать в первую очередь под подозрение самых близких к жертве людей. Самый близкий — уважаемый отец Райан, а Ренни купился на католический воротничок, купился на то, что сам вышел из Святого Франциска! Он позволил этому ублюдку священнику раздолбать себя, выставить полной задницей — и поделом.
«Дурак долбаный — вот кто я такой!»
Все, хватит. Сегодня Райан из города не уйдет. Стоит новогодняя ночь, постовых в смене меньше обычного, вдобавок, полиция, как всегда, присматривает за толпой на Таймс-сквер, но Райан из города не уйдет. Нет, пока это зависит от Ренни. Священник выставил его полной задницей, но, в сущности, дело не в этом, Ренни жжет и терзает другое. Дело в том, что он начал считать священника своим другом, человеком, с которым ему захотелось сойтись поближе. А Ренни не каждому предлагает свою дружбу.
Обидно и больно, черт побери!
Что-то мокрое и холодное коснулось его щеки. Он посмотрел вокруг. Начинался снег. Он улыбнулся. Синоптики обещали сегодня снегопад. Это хорошо. Это замедлит уличное движение и облегчит поиски мужчины с больным ребенком, пытающегося выбраться из города.
«Мы очень скоро встретимся снова, сволочной отец Райан. И когда встретимся, ты пожалеешь, что когда-то родился на свет».
* * *
Кладбище Святой Анны было маленьким, старым и переполненным; на некоторых могильных плитах стояли даты начала прошлого века. Билл выбрал Святую Анну, ибо кладбище это лежало далеко в стороне от больницы и земля здесь была освященной.
«…Похороните меня… в освященной земле…»
Теперь, проезжая по пустынным улицам к северному концу кладбища, он задумался о смысле этого.
Освященная земля, думал он. Что это значит?
Неделю назад он без труда ответил бы на этот вопрос. Теперь вся идея поражала его своей бессмысленностью.
Но тогда вообще ничего не имеет смысла. Весь мир его перевернулся и вывернулся наизнанку за прошлую неделю. Он ощущал запах гнили, исходящий от самых основ его веры, и слышал, как они трещат и рушатся.
«Где Ты, Господи? Здесь дьявол подсуетился, сотворив чистое зло, которое нельзя объяснить случайностью, или стечением обстоятельств, или естественными причинами. Это нечестно, Господи! Дай мне руку, пожалуйста!»
Только один раз в жизни ему встречалось нечто смутно напоминающее то, что произошло с Дэнни. Тот оборванец… Спано… напомнил ему. Почти двадцать лет назад в викторианском особняке на Лонг-Айленде он видел, как в десяти шагах от него умирала Эмма Стивенс с топором в черепе. Он видел, как она лежит перед ним, безжизненная, словно тряпка, словно тот ковер, который впитывал ее кровь. А потом он увидел, как она встала, пошла и убила двух человек, прежде чем снова упасть замертво.
