— Зачем?
— Сие сокрыто!
За спиной у Гиви раздался душераздирающий рев, перемежающийся икотой. Гиви подскочил и обернулся. Темные силуэты потянулись мимо него, на переднем осле сидел погонщик, предоставляя однако животным самим выбирать дорогу и лишь время от времени подхлестывая своего осла для скорости и быстроты.
— Они в наглазниках! — изумленно произнес Гиви.
— Еще бы, — сказал Дубан, — тут для них слишком светло. Однако там, куда не проникает ни один луч света, они видят то, что сокрыто для людских глаз. Днем же они стоят в стойлах, где ни то, чтобы окна — ни единой щели там нет!
— Кто же за ними убирает? — удивился Гиви. Он с содроганием представил себе ослепленных рабов, ворочающих горы ослиного помета.
— Служители, причем особо доверенные, — пояснил Дубан, — потомственная должность. Сейчас и убирают, пока ослы на прогулке. Ибо лишь сейчас туда можно войти со светом.
Последний осел прошел мимо Гиви, нагло икнул и рассыпал по брусчатке катышки помета.
— Теперь прошу, — сказал стражник, брезгливо отшвыривая их ногой, и доставая из-под полы плаща спрятанный прежде фонарь, — покажите мандат.
* * *
— Тут? — Шендерович лихо закинул за плечо край плаща, скромного, но со вкусом, каковой и полагается царю, путешествующему инкогнито…
— Он так сказал, — мрачно отозвался Дубан.
Башня возвышалась над ними провалом мрака в усеянном крупными звездами небе.
Гиви было неуютно.
Конечно, Миша производил впечатление человека, которому вполне по силам справиться с этим самым суккубом, но Миша вообще производил впечатление. В этом-то вся и беда, печально размышлял Гиви, глядя, как Шендерович деловито извлекает из мешка атрибуты. Фонарик изрыгнул из себя круг света, распластавшийся на выщербленных ступеньках.
— Тут вообще кто-нибудь живет? — спросил Шендерович, глядя на облупившиеся, в потеках птичьего помета изразцы.
— Вороны живут, — пояснил Дубан, — мыши летучие. Теперь, вот, суккуб поселился. Похоже, сия башня привлекательна для весьма неприятных созданий — недаром ее и караульщики не любили, еще до того, как она накренилась. Ибо все время чудились им какие-то стоны и шорохи. А уж когда накренилась она, любой, сюда входящий, испытывал душевный трепет такой силы, что ноги сами несли его прочь…
— Ничего, — бодро сказал Шендерович, — мы тут все приведем в порядок!
— Не хочешь ли сказать, что поставишь ты ее прямо, как прежде? — усомнился Дубан.
Гиви задрал голову. Башня угрожающе кренилась, упершись верхушкой в одинокую звезду на западном склоне неба. В чернеющих провалах окон не было ни единого огонька.
— В принципе, — задумался Шендерович, — сие возможно. Однако ж, хлопотное дело, и прежде, чем его затевать, надобно очистить башню от посторонних. Вот разберемся с суккубом…
— Ну-ну, — вздохнул Дубан.
— Не боись, — Шендерович крепкой рукой похлопал звездозаконника по плечу, — ты еще войдешь в легенду! Будет о чем рассказать внукам.
— У меня нет внуков, — сухо сказал Дубан.
Шендерович пожал плечами и вытащил фонарик. Белый кружок света немедленно пополз по выщербленным ступеням, ведущим в черный зев над крыльцом.
— Любопытное устройство, — заинтересовался Дубан, — а куда заливают масло?
— Тут иной принцип, — пояснил Шендерович, — сей волосок в стеклянном сосуде накаляется под действием силы особого рода…
— Вот в этом? — заинтересовался Дубан, тыча крючковатым носом в стекло фонарика. — Ага! Но тогда в нем не должно быть воздуха, ибо тот, расширяясь, разорвет стекло. А оно кажется мне весьма хрупким.
— Там его и нет, — согласился Шендерович, поигрывая выключателем.
— Сия чаша, вижу, собирает лучи по принципу вогнутого отражателя… забавно, забавно… и, поскольку свет идет узким пучком, позволяет оставаться невидимым скрытому наблюдателю! Весьма рационально — для магического атрибута.
— Таки да, — согласился Шендерович, — ну что ж, пошли?
Гиви глубоко вздохнул. В башне воздух был сырой, напоенный застарелой пылью и плесенью, и что-то еще примешивалось к нему, неуловимое, отчего сердце вдруг забилось неровно и сильно. Гиви даже слегка придержал его ладонью.
— Шевелись, о, мой везирь! — прошипел Шендерович, — чего стал, как соляной столб?
Он недрогнувшей рукой направил луч фонарика в черный проем. Свет выхватил узкие, выщербленные ступени винтовой лестницы, которая, заворачиваясь, точно раковина улитки, вела ввысь. Звезды мерцали в узком оконном проеме, видимом теперь изнутри.
— Миша, — безнадежно произнес Гиви, — осторожней!
Шендерович на миг задумался. Потом извлек из мешка с атрибутами фомку и взвесил ее на ладони.
— Бери фонарик! — велел он, — а я понесу сей полезный атрибут! Куда светишь, о, бестолковый? Под ноги, под ноги свети! Я ж тебе не нубийский осел!
Он решительно двинулся вперед, перепрыгивая через ступеньку. Гиви торопился за ним, старательно светя под ноги. Дубан, недоверчиво косясь на угрожающий атрибут в мощной руке Шендеровича, замыкал шествие.
На узкой лестничной площадке, кольцом опоясывающей башню, остановились передохнуть.
Гиви осторожно направил луч фонарика вниз — лестница чернела, уходя к подножию башни. Посветил вверх — та же лестница, завиваясь, ввинчивалась в небо. Узкое, в человеческий рост, окно, вызывало настойчивое желание протиснуться в него и вывалиться наружу. У Гиви закружилась голова.
— Где оно обитает, о, Дубан?
Дубан пожал плечами.
— В бывших караульных помещениях, я так полагаю.
— И не сходит вниз? Ни по каким э… надобностям?
— Сие мне не ведомо. Полагаю, когда-то тут были отхожие места… что до еды и воды, то, полагаю, они либо не требуются сему созданию, либо оно получает их посредством обольщенных мужей.
Винтовая лестница была узкая и крутая. Гиви подумал, что доблестные мужи успевали порядком выдохнуться еще до того, как встречались с суккубом лицом к лицу… или что там у этой твари вместо лица? Интересно, один эмир к ней ходил или еще кто?
Отдышавшись, они двинулись дальше. Луч фонарика скользил по когда-то белым известковым стенам — неожиданно высветилась причудливая вязь любовного стиха.
«На коленях к луноликой я взмолился — улыбнись!
Ты, чей локон, словно мускус, станом словно кипарис!
Так отбрось же покрывало узким лепестком руки,
Я вошел — запри же двери на тяжелые замки!
Никого здесь больше нету, дом зияет пустотой,
Лишь один на целом свете я стою перед тобой!»
«Ну и ну! — восхитился Гиви, и это Масрур! Это ж надо довести человека до такого!»
