— Боже, спасибо вам, спасибо вам, — шептала Сильвия, трясясь всем телом, а Смертух сорвал плащ с каноника и закутал её. Я поднял брови, но ничего не сказал.
— Ты его не слишком стукнул? — спросил я чуть погодя.
— Мордимер, — Смертух чуть ли не обиделся. — Только тронул.
Я присел на корточки, взял своей рукой руку каноника и проверил у него пульс.
— На твоё счастье, — ответил я. — Ну хорошо, в куль его и идём.
В дверцах беседки появился Второй. У него было страшно довольная рожа.
— Чисто по горлышку, — объявил он. — Даже, как бы, не пикнул. А труп — в кусты.
— Ну и хорошо, — подытожил я.
— А она? — рявкнул Первый, указав на Сильвию движением подбородка.
Девушка сидела на лавочке и смотрела на нас погасшим взглядом.
— Так, значит, — сказала она. — За всё надо платить, да?
— Сделаю это быстро, — буркнул Смертух. — Даже не почувствуешь.
Я посмотрел на него удивлённо, ибо редко случалось, чтобы он почувствовал к кому-то такую горячую симпатию, чтоб пожелал избавить его от страха или боли.
— Никому ничего не скажу, — пообещала она без убеждения, а я улыбнулся.
— Сказала бы, — произнёс я. — Поверь мне. Всё, о чём бы тебя спрашивали, и много чего, о чём бы тебя даже не спрашивали.
— Наверняка ты прав. — Я едва слышал её голос.
— Но я обещал тебе месть, Сильвия, а сейчас ты держишь в руке лишь обещание. Между тем, я всегда соблюдаю договор. Что бы это была за месть, если бы ты не увидела, как его милость каноник горит на костре, да?
Она подняла голову.
— Тебя проведут в резиденцию Инквизиции. Мы уволили старую кухарку, поэтому ты займёшь её место. Никому не откроешь своего настоящего имени, впрочем, никто тебя о нём не будет спрашивать. Ты также не покинешь зданмя без разрешения и без сопровождения человеком, которого я назначу лично. А если мы тебя поймаем на подобной попытке, умрёшь. Поняла?
Он кивнула, а в её глазах я видел благодарность и собачью преданность.
— Ох, Мордимер, — театрально вздохнул Второй. — И его, как бы, милосердное сердечко. Камень на шею девке и в канал, ибо нас выдаст!
— Камень на шею, я сейчас тебе могу… — Смертух повернулся к Второму и на месте близнеца, видя выражение его лица, два раза бы подумал над продолжением дискуссии на тему убийства Сильвии.
— Смеешь подвергать сомнению мои приказы? — я холодно спросил Второго. Он бросил на меня быстрый взгляд и как бы стал меньше себя.
— Нет, нет, — он быстро запротестовал, — Я только шутил. Надеюсь, никого, как бы, не обидел…
— Пока что нет, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Ну ладно. — Я бросил взгляд на лежащего каноника. — Грузите эту падаль и валим.
***
Стражник, несущий факел, шёл в нескольких шагах передо мной, но каноник Тинтарелло заметил меня очень рано. Я видел, что он стоит с лицом, прижатым к решётке, а когда узнал меня, то начал выть. Не кричать, вопить или скулить. Просто выть безумным, волчьим воем.
— Чего, колдун, сука, — рявкнул стражник и прошёлся дубинкой по прутьях. Тинтарелло оборвал вытьё в ползвука. — Посмотрите на него, стоит крест увидеть и уже воет…
Я усмехнулся, зная, что эта потешная история наверняка скоро выйдет за ворота тюрьмы и будет сто и тысячу раз повторена на виттингенских улицах. Каноник Тинтарелло выглядел немного забавно, а немного пугающе в своей одежде. Костюм, сшитый из козлиной шкуры (Второй очень ответственно отнёсся к работе), придавал ему не столько вид исключительно мерзкого козла, сколько какой-то гнусной помеси, возникшей в результате содомитских ритуалов. Жаль только, что слёзы, пот и кровь смыли уже рисунки, которые Первый с такой забоьой нарисовал у него на лице.
— Приветствую, — сказал я, приближаясь к решётке, и едва успел отскочить, поскольку каноник попытался меня оплевать. Он стоял, прижавшись лицом к решётке, а пальцами вцепился в железные прутья. Плакал от бессильной злобы.
— Прихожу к вам как друг, — начал я мягким тоном, и мне снова пришлось уклониться от плевка. — Но вижу, вы не желаете душевного утешения. Что ж, — обратился я к стражнику, — отведите узника в допросную комнату. Начнём сразу. Ах, только сначала разденьте его, ибо не в этой же козлиной одежде…
Я развернулся и покинул подземелье, переходя в зал, в котором мы должны были допрашивать каноника. Всё уже было правильно приготовлено, а у стола сидели Андреас Кеппель, Йохан Венцель и Генрих Вангард, что должен был исполнять роль протоколиста. Палач проверял верёвку для подвешивания, прицепленную к крюку под потолком, а его помощник нагревал на жаровне прутья и щипцы. Каноника пришлось вводить двум стражникам, ибо несмотря на хилый вид, он кидался как проклятый, орал, плевался и пытался кусаться. Что ж, это было трудно назвать достойным поведением. Однако палач тотчас очень профессионально перевязал ему запястья верёвкой и подтянул его воротом. Каноник задохнулся и умолк. Стоял теперь, натянутый как струна, лишь на кончиках пальцев, а его связанные за спиной руки были подняты почти до уровня плеч. Пока это было только очень неудобное положение, но не причиняющее боли. Я посмотрел наверх, на балкон, где, опершись на балюстраду, стояли две фигуры. Одной из них был Смертух, лицо второй было скрыто под глубоким капюшоном. Я не видел этого лица, так как не мог его рассмотреть в слабом свете. Но я был уверен, что оно наблюдает за всем в радостном напряжении, а языческая сентенция, гласящая, что «месть есть наслаждение богов», подходит к нему точь-в-точь.
— Начнём, любезные братья, — сказал я. — Запиши, Генри, как положено. — Я обратился к Вангарду. — В день такой-то, года Господня и так далее, в городе Виттинген, инквизиторский суд в составе таком-то и таком-то…
— Извини, Мордимер, не спеши, — буркнул Генрих. — Ты меня сбиваешь этим «таком-то и таком-то».
— … приступил к допросу каноника Пьетро Тинтарелло, чья личность была без ошибки установлена и подтверждена, — закончил я небольшого перерыва. — К протоколам приобщён обвинительный акт, составленный на трёх листах, утверждённый так-то и так-то. Закончив протокольное введение, мы встали и произнесли краткую молитву, после чего я выбрался из-за стола и подошёл к канонику.
— Несчастный Пьетро Тинтарелло, — сказал я. — Господь Бог Всемогущий оказал тебе милость, отдав под суд Святой Службы. Это здесь ты сможешь очистить от грехов своё сердце, а мы в смирении и с любовью позволим, чтобы ты снова возлюбил Господа. Та не хотел бы вознести вместе со мной молитву?
— Я духовное лицо! Меня нельзя подвергать пыткам! Ты сгниёшь в тюрьме! — он заорал и сразу после издал стон, ибо крича, бессознательно дёрнул руками. — Тебя сожгут, — простонал он ещё в конце.
