- Луну месяца-октября зовут Луной Крови. Луна Крови знаменует начало осенних охотничьих сезонов, и ее значение двояко: она напоминает нам о важности циклов жизни, смерти и перерождения и отдает дань уважения тем животным, которые отдали свои жизни для того, чтобы мы могли жить. Хотя многие колдуны сегодня порицают охоту, она, тем не менее, была необходима в древние времена, чтобы накормить нас. Более того, охота считалась священным ритуалом. Охотник не только принимал на себя всю ответственность за убитое животное, включая переход его души в мир иной, но и, съедая его, в некотором смысле дарил ему бессмертие. Поэтому праздник Луны Крови – это праздник чествования и благодарности. Для Стефани очень важен этот праздник, так как она покровительница животных. На ней весит вся ответственность за упокоение душ зверей. Но в это время почитают не только животных. Мы благодарим фрукты, зерна и овощи, которые умерли для того, чтобы мы могли жить. Так как эта Луна напоминает нам о циклах жизни, смерти и перерождения, в этот период работает практически любое магическое заклинание. Как бы то ни было, это время особенно подходит для избавления от вредных привычек, болезней, расставания, осуществления целей, связанных с уменьшением чего-либо, и прощания с определенной страницей жизни, чтобы дать возможность появиться новому. Другие названия месяца: Месяц Урожая, Месяц Опадания Листьев, Месяц Приближения Зимы, Месяц Десяти Простуд, Месяц Смены Погоды. О ходе церемонии тебя просветят Элеонор и Стэффи, только мы вернемся.
Роберт отпустил меня, двумя шашками пересек маленький ручеек, текущий неизвестно откуда, потом он раздвинул руками колючие ветки и повел меня через них. Идти пришлось не долго. Нам открылся холм, на каком рос ветвистый дуб, настолько древний, что насилу держал весь свой коричневато-зеленый гардероб. Земля под корнями дерева – вымыта, пустующее место сплошь забито принесенными водой камнями. Дуб подозрительно раскачивался при каждом налете порыва горного ветра, с надеждой цепляясь корнями за склон, чтобы не рухнуть с обрыва, который начинался сразу же за ним. Одинокие качели тихо колыхались на потертой дождями веревке, которой привязывают корабли к причалу.
Роберт приблизился к дубу, ладонью прошелся по шершавой коре.
- Я часто бывал здесь в детстве. Когда мне было грустно, я приходил сюда, садился на качели и наблюдал, как плывут облака, – произнес Роберт, укладываясь наземь, запрокинув на голову руки. Я пристроилась рядышком. – Мне было так спокойно, так легко. Я закрывал глаза и представлял себе, как вздымаюсь к небу, к пористым облакам, лечу. – Он закрыл глаза, легкая улыбка тронула его губы.
Я, вторя ему, тоже прикрыла глаза, обхватив ноги руками.
- Классно... – не громко произнесла я, представив себе Роберта-ребенка, бегущего сюда, спотыкавшегося об коряги и упорно убиравшего колючки со своих штанов.
У него было детство. Детство, о котором я не имела права мечтать. Детство длившиеся всего семь с небольшим лет, но такое яркое, насыщенное радостными воспоминаниями и озорными проделками. Я же провела его в темноте: исчезновение родителей, проблемы со здоровьем, бессонные ночи видений, бесчисленное количество школ, сменявших друг друга через несколько месяцев, неудачи на личном фронте, сложные отношения с ровесниками, не принимавшими меня в свои круги.
Я нередко слышала в свой адрес: “Смотри, это она”, “Странная она какая-то”, “Отвернись, не смотри в ее сторону”. Я ходила сумрачной тенью в стенах прежних школ, лишь редко мне удавалось сдружиться с одной-двумя девчонками, которые, в конечном счете, меня тоже покидали, осмыслив, что если продолжат контактировать со мной, то останутся без своих подруг. Кому была нужна девчонка в широких очках и со скобками на зубах? Но в один момент все поменялось: я расцвела на глазах у всех, превратилась в красавицу, модную, смешную, уверенную в себе. Но в других делах ничего не менялось.
С приездом в Бенд я, наконец, ощутила себя как дома.
Я поднялась с земли, отряхнула платье и приблизилась к краю обрыва. Вид от сюда открывался просто фантастический: багряное солнце тянуло лучи тепла навстречу, неестественный октябрьский ветер ворошил юбку и волосы.
Мне стало холодновато, я обняла себя руками, глядя туда, где близ леса мирно журчала стальная река. На плечи легла пахнущая знакомым парфюмом куртка.
- Узнаешь? – спросил Роберт, кивков указав на реку. Он обнимал меня, оставаясь за спиной.
- А должна?
- Это та речка, в которую ты упала.
- Она течет из Темного леса?
- Наоборот, туда.
Мы некоторое время молчали, стоя вот так, в обнимку, наблюдая за тем, как солнце все ниже клонится к горизонту.
- Знаешь, – неожиданно прервал тишину Роберт, – я первый раз пришел сюда за сто лет.
- Почему?
- Это место наводит на меня печальные воспоминания, о детстве, которое не вернуть, вообще о прошлом, а в нем, поверь, было мало хорошего. Порой, иду по школе мимо смеющихся подростков и завидую им, что они родились смертными людьми. Их жизнь так хрупка, они стремятся воплотить свои мечты в реальность, пока не поздно. Это и есть то единственное, что нет у вечности – желание все успеть. Когда живешь вечно, смысл жизни теряется, ты остываешь от того, что все знаешь, все воплотил в жизнь, и другой мечты у тебя нет или ты не можешь придумать ее, чтобы душа откликнулась на зов.
- Разве сейчас тебя ничего здесь не держит? – грустно спросила я, разворачиваясь в кольце рук к нему лицом.
Он застенчиво улыбнулся, коснувшись лбом моего лба.
- Ты появилась в моей загубленной жизни, как снег на голову, – признал парень. – Когда я увидел тебя в первый раз, то испугался, но испугался не тебя, а того, что ты вдруг исчезнешь. Я увидел тебя, Челси Уолкер из Лондона, и во мне будто переключили выключатель. Я никогда такого не чувствовал, ни с кем, никогда не хотел заботиться о ком-то как о тебе, никогда не хотел быть вечно рядом как с тобой. И пусть я выгляжу идиотом, пусть окружающие называют меня сопливым романтиком, теперь я знаю точно: долгие годы ожиданий стоили того, чтобы встретить тебя.
Боже, я чуть не разрыдалась от его признания. Таких теплых слов мне не говорил никто. Да сама я никогда в жизни не представляла, что кто-нибудь когда-нибудь скажет мне их.
- Я люблю тебя, – шепнул Роберт, и его признание эхом улетело на крыльях ветра, – пожалуй, самой не нормальной любовью.
Затем последовал пылающий поцелуй, от которого я едва-едва не растаяла. Ноги подкосились, хорошо, что Роберт крепко прижимал меня к себе.
- Порой мне кажется: все это сон и ты внезапно растворишься в воздухе, – призналась я сдавленным голосом.
