На это Браун коротко кивнул и указал искривлённым пальцем.
- И если многоуважаемый сэр поднимет левый угол напольного покрытия...
«О, да! - Лимптон усмехнулся. - Первоначальная цель выскользнула из моей головы!»
Тогда очень осторожно его большой и указательный пальцы подняли ковёр-копию, под которой, казалось, были мельчайшие чёрные отметины на голом деревянном полу. Лимптон почувствовал чуть ли не сексуальное возбуждение, когда поправил стекло, чтобы точнее сфокусироваться на указанном месте. Там крошечными прописными буквами была написана такая строчка:
«Добро пожаловать в мою обитель. Я приглашаю вас войти. С уважением, Л. Паттен, Армигер, 1690 год».
- Боже мой, - прошептал себе Лимптон. - Это рука Паттена.
- Да, сэр, хоть надпись и крошечная, - прокомментировал Браун, - мой предок написал это сам незадолго до своей смерти. Никто не знает, как он руководил своей рукой, создавая подпись в такой лилипутской манере. Но это только подтверждает доказательство художественного мастерства этого человека.
Лимптон, проявив редкое легкомыслие, повернулся с очевидным шутливым замечанием:
- Это почти заставляет задуматься, а не сам ли Паттен, вернее, крошечная пропавшая копия его вышла из укрытия, чтобы выполнить эту работу сама! - а затем весело поднял глаза на худощавого продавца.
Браун не ответил улыбкой на комментарий.
Лимптон поднялся, чтобы вновь обрести вид упрямого коллекционера и солгать без зазрения совести:
- Этот кукольный дом - интересная работа, мистер Браун, но день, когда такие вещи обладали высшей ценностью, давно миновал, как вам хорошо известно. Я заплачу сто пятьдесят фунтов, и ни на один шиллинг больше.
В момент этого мрачного откровения старик, казалось, ещё больше постарел, сразу став примером жизненного отчаяния.
- Но, сэр, аптекари, которых требует моя болезнь, несут расходы в пятьсот фунтов.
- Я очень сожалею о ваших недугах, сэр, но ваши фармацевтические потребности существуют в некотором отдалении от рассматриваемого вопроса. Я утверждаю, как и любой осведомлённый знаток, что жизнеспособность кукольных домов на современном рынке давно утрачена. Я не верю, что кто-то, кроме меня, ещё откликнулся на ваше объявление.
Браун выглядел удручённым.
- Я не могу лгать, сэр. Никто, кроме вас.
- Вот! - сделал короткое замечание Лимптон.
На его лице не было ни тени вины, стыда или позора, хотя это была его самая главная ложь: старик не знал о том, что его объявление ещё не было в обращении, и Лимптон пока был единственным, кто его видел. В ближайшие несколько дней в дверь Брауна, вероятно, будут стучаться много коллекционеров.
«Но к тому времени этот бесценный шедевр будет моим».
Лимптон видел в этом брешь в профессиональной броне Брауна. Это было главное правило бизнеса, согласно которому профессиональное незнание продавцом стоимости собственности не подлежит дальнейшим искам. Позор продавцу, а не покупателю.
- Однако сегодня я чувствую себя довольно щедрым, мистер Браун, - Лимптон уже вытащил деньги из кармана и держал их в руке. - Я заплачу вам эти сто пятьдесят и возьму на себя полную стоимость вывоза и транспортировки модели, которые, как вы знаете, обычно являются частью ответственности продавца. Вот, - Лимптон протянул деньги...
Появилось ли ещё больше морщин на и без того измождённом лице продавца? Нет, конечно, нет - с моей стороны, к сожалению, это была всего лишь абстракция.
- Это довольно щедрая сумма денег, - добавил Лимптон, - и я уверен, что она сослужит вам хорошую службу во время вашего следующего похода в аптеку.
- Да, сэр, - прохрипел Браун. Его скрюченная рука завладела платой. - Прошу прощения, подождите, пока я готовлю квитанцию.
Лимптон кивнул, но его мысли бушевали:
«Готовлю, а не гото-о-овлю!»
- Не торопитесь, сэр, осмотрите мои немногие оставшиеся фамильные реликвии, - сказал Браун, шаркая к двери. - Может быть, вы найдёте что-нибудь такое, что порадует ваше воображение.
- Да, возможно. Я немного осмотрюсь.
Старик, покачиваясь, вышел из комнаты, волоча за собой знамя разочарования. После щелчка двери, уравновешенная манера поведения Лимптона сменилась поведением возбуждённого ребёнка - заметьте, возбуждённого ребёнка с избыточным весом, но тем не менее. Его дородное тело металось взад и вперёд перед шедевром, которым он только что завладел. Его глаза смотрели на множество открытых комнат и все их принадлежности (которые читатель может себе представить или же не представлять), и он быстро потёр руки.
«Всё моё, - подумал он, - и почти даром: четвёртая и последняя работа Ланкастера Паттена!»
Его шаг привёл его к стене с полками, которую он не заметил ранее, и он бросил беглый взгляд на горстку вещей, оставшихся для продажи. На одном лоте он задержал своё внимание. Это был своего рода большой сборник старинных рукописей, лежавший на грубо сшитой белой ткани, довольно неудачно вышитой бледно-красным крестом. На состаренной коже обложки был выдавлен герб сусальным золотом, и, если Лимптон правильно помнил свой французский, более мелкие отпечатки идентифицировали владельца как некоего каноника Альберика де Моулеона.
«Никогда не слышал об этом парне», - подумал Лимптон.
Внутренности фолианта содержали листы рукописных страниц, видимо, что-то из Библии, на иврите, греческом и латинском языках.
«Что может быть скучнее?»
Затем он поднял любительский бинокль и нахмурился.
«Почему он такой чудовищно ТЯЖЁЛЫЙ?» - подумал он.
Треснувшие линзы, похоже, были отремонтированы с помощью какого-то клея, а цена была: пятьдесят фунтов!
«Браун, должно быть, сошёл с ума, назначив такую цену за бинокль со СЛОМАННЫМИ линзами!»
Он положил его обратно, даже не взглянув с ним в окно. Следующей была «Книга общих молитв» с датой печати 1653 года - не особо примечательная; а рядом с ней то, что выглядело как грубо кованый шлем из серебра, возможно, восточноанглийского, и у Лимптона не было причин думать, что он изготовлен раньше, чем в 1600-х годах.
«Не годится даже для цветочного горшка», - предположил он с почти отвращением.
Затем он взял - и так же быстро отложил - «Книгу лабиринтов», написанную кем-то по имени леди Уордроп; а затем жестяную коробку из-под молочных продуктов с рукописной корреспонденцией, на крышке которой была приклеена этикетка с надписью «Записки достопочтенного архидиакона Хейнса»; далее обычный камень призматической формы, скорее всего, кварц, и совсем неинтересный; затем мезонин в чёрной рамке невзрачного английского дома; а затем старая бухгалтерская книга, идентифицированная как книга некоего Магнуса Делагарди, очевидно, шведского барона или кого-то подобного. Браун, очевидно, не был продавцом товаров специфического характера.
«Какая же это чёртова чушь!»
Казалось неприемлемым, чтобы такие мелочи окружали самый редчайший кукольный дом в стране.
«Если Браун рассчитывает покрыть свои счета за лекарства продажей ЭТОГО барахла, он может нанимать могильщиков уже сейчас...»
Когда хозяин ковылял обратно, Лимптон смотрел поверх старой печатной машинки.
- А-а-а, - сказал Браун с оттенком надежды в своём резком голосе, - у сэра острый глаз на настоящие сокровища.
- Что, простая печатная машинка?
- Да, но всё не так просто. Видите ли, сэр, если вы мне поверите, то это та самая печатная машинка, которую создал когда-то Кристофер Лэтэм Шоулз и использовал мистер Эдвард Фредерик Бенсон при редактировании своей великой трилогии «Додо», сэр. И, как вы понимаете, «это очень редкая вещь».
- Я не интересуюсь ни литературой, ни инструментами её производства, - сказал Лимптон, не слишком резко.
- Случайно, сэр не проявит интерес к этой уникальной вещи? - и Браун поднял большую книгу в тканевом переплёте. - Очень знаменитая «Естественная история Стаффордшира» всемирно известного доктора Плотта.
