Аудитория возбужденно зашумела.
– Пять?! За Игру?! – возопил Болугоцкий. – Это нечестно! А если я завтра доклад по «Легендам Магического Меча» сделаю – мне тоже пятерку поставите!?
– Если эта игра имеет непосредственное отношение к периоду Великой Отечественной войны, – невозмутимо ответила учительница, – и если будет проделана работа, равносильная проделанной Волковым, – да, поставлю. Однако, учитывая, что в названии фигурируют слова «меч» и «магия», искренне сомневаюсь, что заданная тематика будет соблюдена. Разве что вы раскроете нам неизвестные страницы исследований «Аненэрбэ»…
Она улыбнулась собственной шутке, непонятой классом. Поклацав клавиатурой древнего ноутбука, учительница внесла оценку в журнал и, будто продолжая прерванное чтение, забормотала…
– Волков – пять. Следующий докладывает… Епифанцев! Епифанцев, как у нас обстоят дела с докладом?
Погрузившийся в собственные мысли, Пашка едва услышал, как за его спиной Дима Болугоцкий раздраженно прошипел своему соседу по парте:
– Шизик долбанутый… Давайте я сейчас своего прадедушку в «Диабло-форева» некромантом срисую! Больной какой-то – в мертвецов играется. «Война» вообще игрушка дерьмовая, ни о чем…
Едва, но все же услышал.
Ярости не было. Только вдруг заломило висок, будто от перенапряжения, да картинка перед глазами дернулась и тут же встала на место.
Спокойно поднявшись, Паша не спеша пересек расстояние в три стола, отделяющие его от Болугоцкого, и, подойдя вплотную, резко, без замаха ударил того кулаком в переносицу. Если бы не скамья, слитая дизайнерами в единое целое с партой, Димка бы упал на спину, так же его просто отбросило на спинку. Залитое хлынувшей из носа кровью и брызнувшими из глаз слезами лицо дернулось назад, но Пашкин кулак достал его без особого труда. Прежде чем Валентина Робертовна за шиворот оттащила его от скулящего Димы, Волков успел ударить еще трижды, с наслаждением наблюдая, как расплываются подбитые глаза Болугоцкого.
Не сопротивляясь, он покорно шел туда, куда его тащила неожиданно сильная рука учительницы. Голос Валентины Робертовны долетал до него, точно через какой-то плотный изоляционный материал и, кажется, запаздывал во времени.
– …к директору! Волков, это просто дикость какая-то! Ты же взрослый человек, ведь можно же любые разногласия решить словами! Неужели нужно было устраивать весь этот спектакль?
Пашка согласно кивал, однако в душе чувствовал небывалый подъем. Чувствовал, что поступил правильно.
Танк был похож на бронированного хищника с перебитой лапой. Он не мог гоняться за своими жертвами, однако все еще активно огрызался на пришедших его добить людей. Он и был хищником. Вернее – она. «Пантера» с разбитой гусеницей активно шевелила приплюснутой головой, выцеливая кого бы еще прихватить с собой на тот свет.
Раскатисто рявкнула носатая башня, и широкое жерло послало в полет начиненную смертью болванку. Взрыв взметнул в воздух мешанину из людей и железа, в которую превратилась ползущая в полукилометре «самоходка». Злобно залаял пулемет, и подкошенными снопами упали двое солдат, подобравшихся почти вплотную. Несмотря на повреждения, «пантера» оставалась опасной и смертоносной, как и ее звериная тезка. Не имея возможности отойти вместе с отступающими частями, экипаж танка решил прикрыть своих товарищей и теперь старался продать свою жизнь подороже. Выходило действительно дорого.
Пашку, за секунду до пулеметной очереди вжавшегося в землю лицом, пули миновали, и едва лишь закончился глухой кашель оружия, Волков подскочил и, пригнувшись, кинулся к врывшемуся в землю монстру. Благополучно добежав до «пантеры», он вновь упал на землю, недалеко от перебитой гусеницы, и перевел дух. Что делать дальше, он решительно не представлял, просто поставил себе задачу – прорваться к танку. И вот теперь, прорвавшись, не имел четкого плана действий. С «трехлинейкой» да парой противопехотных Ф-1, с танком не повоюешь.
Поколебавшись секунду, он решил действовать наудачу – уложить обе имеющиеся гранаты возле башни, в надежде, что взрыв заклинит двигающий механизм. Он перекинул винтовку за спину, достал гранату, одновременно резко выдергивая чеку. Но еще раньше он услышал, как со скрежетом распахивается башенный люк, и понял, что не успеет. Волков лишь поднял взгляд, чтобы увидеть лицо того, кто отнимет у него жизнь, – это впервые было так близко… так реально. Глядя в пепельно-серые глаза немецкого танкиста, он даже забыл, что все это – не по-настоящему, что смерть здесь лишь имитируется. Два зрачка слились в один, черный и глубокий, увенчанный стальной мушкой – пустая глазница Мрачного Жнеца, стилизованная под автоматное дуло. Спасти Пашку могло только чудо.
И чудо произошло… Вместо сопровождаемого пламенем треска раздался щелчок, на самой грани слышимости, который, однако же, Павел расслышал даже в грохоте боя. Черный глаз автомата вновь разделился на два, наполненных испугом и непониманием – немецкий танкист лихорадочно передергивал затвор заклинившего оружия. В то же мгновение Волков сделал то единственное, что еще мог сделать – швырнул гранату прямо в ошеломленного «фрица».
Растянувшееся резиной время дало Пашке возможность проследить всю траекторию движения. Он даже видел, как, выкручивая в воздухе пируэты, отлетела в сторону сдерживающая рычаг скоба. Два чуда за день было, пожалуй, даже слишком, и все же другого объяснения не было. Ребристая, похожая на ананас Ф-1 угодила танкисту прямо в чумазый, выглядывающий из-под сдвинутого на затылок шлема лоб. Тот крякнул, от неожиданности выкрикнул что-то на своем родном языке и повалился навзничь, высоко вскинув руки с зажатым в них автоматом. А крохотный снаряд, брошенный Волковым, отскочив от крепкого немецкого лба, упал прямо в распахнутый люк.
Даже зная, что он, в отличие от экипажа «пантеры», защищен от осколков броней, Волков все равно упал на перепаханную гусеницами землю. В ноздри ударил влажный запах перемолотой травы, уши улавливали панические крики на немецком, несущиеся из люка. Точно почувствовав внутри себя смертоносного паразита, «пантера» нервно крутанула башкой.
Внутри гулко бухнуло, и длинное тяжелое дуло остановилось, укоризненным пальцем зависнув прямо над распластавшимся бойцом. Откуда-то слева разнеслось ободренное «урр-рааа!», это соратники, напряженно следившие за Пашкиными действиями, ликовали его победе. У самого Пашки радости не было. Ему мучительно не хотелось вставать, чтобы не увидеть лежащую на горячей броне половину танкиста, ноги которого так и остались внутри машины. Не хотел снова почувствовать воображаемый запах смерти, идущий из все еще распахнутого люка. Поэтому он просто скомандовал: «Сохранение и выход». А выйдя – весь вымотанный, дополз до кровати и, только-только успев снять комбинезон, провалился в блаженное забытье. Невероятно, но усталость была такая, как будто он и впрямь только что полз к танку, участвовал в коротком, но ожесточенном бою. К счастью, ему ничего не снилось. Пашка был очень рад этому, потому что в последнее время ему снилась исключительно «Война», но сегодня ему больше хотелось мира. Мира и покоя.
