Павел стоял, перекинув плащ через руку. С горечью смотрел на Таню. Вот девушка, которую я целовал, сжимал в объятиях. И она — часть мира, который я ненавижу. И прекрасно вписывается в пейзаж.
Таня улыбнулась.
— Ты похож на тореро. Давай сюда плащ.
Они стояли друг против друга, два призрака. Неловкость и плащ на руке Павла разделяли их.
— Ты одна?
Таня кивнула.
— Волков уехал на фирму.
— Мама? Кто там пришел?
По ступенькам мраморной винтовой лестницы застукали маленькие ножки. Павел вздрогнул.
Таня гордо улыбалась.
— Здравствуй, — у Павла вырвался хриплый шепот. Он прочистил горло.
— Привет. Как тебя зовут?
Голубоглазый светленький мальчик рассматривал гостя с бесстыдным любопытством.
— Миша, — вяло ответил он.
— Очень приятно. А меня — Павел. Можно поздороваться с тобой за руку?
— Нельзя, — мальчик выпустил изо рта слюну, всосал обратно. Обнял мать за ногу.
Павел выпрямился. Растерянно посмотрел на Таню. Та, однако, смотрела на него с восхищением. Павел понял, что прошел какой-то невероятно сложный тест.
— А что мы сегодня будем есть? — протянул Миша, дергая Таню за подол платья.
Она рассмеялась. Потрепала сынишку по волосам.
— Даша рыбу пожарит.
Миша некоторое время переваривал неприятный факт, качаясь на маминой ноге. Взглянул на Павла.
— А дядя будет рыбу?
— Дядя все будет, — сказал Павел, глядя на Таню. — И рыбу, и все на свете.
Он поставил чашку на блюдце. С неприязнью оглядел просторную столовую.
— Красиво живешь.
— Не жалуюсь.
— И сын у тебя славный.
— Ты думаешь? — она сдержанно улыбнулась.
— Такого ребенка нельзя не любить, — Павел запнулся. — Где его брат?
— В школе, как и полагается.
— У него все нормально?
— Глупый вопрос.
— Твоя правда. Я могу что-нибудь для него сделать?
— Скорее он для тебя что-нибудь сделает. Не будь идиотом. Волков все делает.
— Извини.
Таня потерла виски.
— Давление поднимается, — она взглянула на Павла. — Ты понравился Мише.
— А по-моему, не очень.
— Он к тебе подошел. Миша не ко всякому подойдет. Боится.
— Втираться в доверие к детям — моя профессия.
Таня встала. Подошла к старинному буфету с чайным сервизом. Вернулась с пепельницей.
Вынула из пачки «Мальборо».
— Я сильно постарела?
— Я напомнил тебе про утраченную юность? Нет, ты не сильно постарела.
— Ложь, — Таня сунула сигарету в рот. Щелкнула зажигалкой.
— Можно?
Таня бросила пачку. Павел поймал.
— Не каждый день куришь такие, — сказал он. — Теперь можно помереть спокойно.
— Ты ко мне приехал «Мальборо» курить?
— Разве не для этого мы ходим в гости? Вообще-то я хотел узнать, как ты. Счастлива?
— У меня достаток, муж, дети. И ты спрашиваешь, счастлива ли я? Счастлива!
Таня опустила глаза.
— Он мне изменяет. С блядями и секретаршами — причем я даже не могу разобрать, кто из них кто. Со всеми.
Таня с ненавистью посмотрела на Павла. Слез в голубых глазах не было — вряд ли Таня когда-нибудь плакала в присутствии других людей.
— Почем знаешь?
— Духи унюхала. В последнее время я только и делаю, что нюхаю. В кармане пальто нашла ноготь. И я нанимала частного детектива. Бывший однокурсник. Кирилл Трофимов. Помнишь?
Павел кивнул.
— Говорила мне мама, все мужики одинаковы, и отец говорил, царствие ему небесное.
— Уйди от Волкова. Подай на развод.
Таня вздрогнула.
— Не могу. Он мой муж.
— Муж… обожрался груш. Цепляешься за быт? Дом, прислуга, модные тряпки?
Женщина в зеленом со злостью потушила сигарету.
— Чертов умник. Все видишь.
Она тряхнула волосами.
— Все не так просто.
— Ну ладно. Отомсти ему. Измени. Накажи постелью.
Таня сжала кулаки. Переполняющая ее мстительная злоба вспыхнула в глазах.
— Изменить? Ему все равно, что я чувствую, чем живу. Он ничего не замечает. Вот убить его — славная идея. Медленно.
Павел поперхнулся дымом.
— Пожалуйста, дождись, пока я уйду.
Таня усмехнулась.
— Не беспокойся. Я не дура. Ради детей буду изображать довольство всем и вся. Они-то ни в чем не виноваты. Дети… зачем я их родила? И от кого? Один дурак с деньгами, другой без денег. И оба сволочи.
Павел потушил сигарету.
— Может быть, все образуется.
«Черта лысого образуется», подумал он.
Таня провела по лицу ладонью.
— Зачем ты явился? Когда я гляжу на Павлика, всякий раз тебя вспоминаю. Сейчас, глядя на тебя, ничего не испытываю. Кроме раздражения. Ты дурак, причем нищий. Ты из никчемных неудачников, которые никак жить не научатся. От тебя никакой пользы. Как я тогда не разглядела?
Павел демонстративно встал.
— Нет! Посиди еще. Мне здесь не с кем поговорить. Соседи вечно заняты. Да я их и знать не хочу. Здесь все мужики тряпки, хоть и делают деньги, ездят на «мерсах», а меня не обманешь — все слабаки и трусы. Не знаю, почему. Чувствую, и все. Бабы — дешевки, из-за шубы удавятся. И дети, дети, дети… Я погрязла в быту. Я задыхаюсь. С тобой поговорить можно. Хоть ты и сволочь, а человек настоящий. Они все здесь не стоят твоего пальца. У этих только деньги и деньги, и я сама становлюсь такой же — шлюхой для своего жирного мужа. Скоро сама стану жирной матроной, и дети вырастут, будут такие же.
Таня вздохнула. Потерла виски.
— Вот я тебя увидела, и себя вспомнила. Помнишь, какой я была?
— Помню, — сказал Павел. — Смелой и бесстрашной.
Таня рассмеялась.
— Вылизывать ты не разучился. Боже, что я сделала со своей жизнью? У меня ведь были цели, мечты, амбиции! И замужем я себя видела разве что в гробу. Гроб и получился.
Она замолкла, странно улыбаясь.
— Я знаю, зачем ты явился. Денег просить?
— Помощи.
Таня взяла новую сигарету.
— Разве это не одно и то же?
— Помоги мне выйти на Кирилла.
— Зачем?
— Узнать кое-что. Про одного человека.
Таня выдохнула дым.
— Во что ты опять вляпался, Покровский?
— В прошлое, — пробормотал Павел.
Он поднял глаза. Таня щурилась. Сигарета дымилась в ее пальцах.
— Женщина. Во всем всегда виновата женщина. Ты снова с кем-то спутался. Глаза тебя выдают. Я этот взгляд хорошо помню, — Таня стряхнула пепел. — Эта девочка подведет тебя под монастырь.
«Конечно, если я сам не сделаю этого раньше».
— Ты ее любишь? Влюблен в нее?
— Как мальчишка.
— Ты никогда не повзрослеешь, дружок. Что ты с ней делаешь? Дуришь голову, как мне? Шепчешь те же красивые словечки? Но я оказалась умнее, и вовремя тебя кинула (Павел хмыкнул), а Катя тебе верила. Бедная Катя! Ты услаждал ее своими речами, а потом свел в гроб. И с этой так будет?
