— А как же управление?
— Закономерный вопрос. Основная особенность ТЯРД с магнитными ловушками — это возможность «многоярусной» работы двигателя. В режиме полёта в струю плазменного факела впрыскивается относительно холодное вещество, что существенно повышает общую тягу двигателя (за счёт снижения удельного импульса), и позволяет кораблю с ТЯРД эффективно маневрировать в гравитационных полях массивных небесных тел, например больших планет вроде Юпитера, где зачастую требуется большая общая тяга двигателя.
— И какова тяга?
Рыжов зевнул, будто сытый удав.
— Порядка двух десятков тонн.
Аверин присвистнул:
— Что же тогда случиться с нашими бренными телами, при такой-то тяге?
— Всё будет нормально, уж поверь мне.
— Как-то не верится…
— Тогда побеседуй на этот счёт с Титовым — он лучше объяснит.
— Как скажешь. А как быть с топливом? Ведь при такой чудовищной тяге всё вылетит в «трубу» за какие-то секунды!
— Скажешь тоже… Это же не жидкое топливо. Наш реактор работает на смеси компонентов «дейтерий-тритий» при энергетическом выходе семнадцать и шесть десятых мегавольт.
— Дейтерий плюс тритий — равно ядро гелия и энное количество нейтронов, — подал голос Александр Сергеевич.
— И что? — не понял Аверин.
— Реактор «грязный», — согласился Рыжов, — однако гнаться за чем-то иным просто бессмысленно. Чем чище и продуктивнее реакция — тем больше размеры и мощность вспомогательного оборудования. Так что уж, как есть.
— Как есть? — Аверин покрутил пальцем у виска. — Да вы же не Буратино в космос повезёте, а живых людей.
Рыжов напрягся.
— На вашем месте я бы опасался реактор корабля, от выхлопа которого мы защищены магнитным полем генератора, в последнюю очередь. Куда в большей степени опасен сам Юпитер. Его радиационные пояса намного мощнее.
— Хорошо, бог с ним. А как же топливо? — спросил Александр Сергеевич.
— Здесь тоже всё в порядке и не вызывает опасений, — Рыжов был холоден, как металл на морозе. — Дейтерий опустим за отсутствием «видимых» улик. Наибольшую опасность собой представляет тритий: элемент радиоактивен, период полураспада — порядка двенадцати лет. Количество трития на корабле ограничено.
— Как это? — не понял Александр Сергеевич. — Я думал, что пропорции складываются из расчёта один к одному…
— Всё верно, — кивнул Рыжов. — Просто в качестве дополнительной защиты бункеров используется литий — литые колбы, внутри которых и содержится дейтерий-тритиевая смесь. Часть лития, облучаясь тем самым нейтронным потоком, что возникает в процессе реакций, превращается в тритий, что в известной степени, замыкает топливный цикл, поскольку реактор работает в режиме размножителя (бридера) — то есть, в процессе синтеза появляются новые элементы. Таким образом, топливом для дейтерий-тритиевого реактора фактически служат дейтерий и литий.
— Признаться, очень занимательно, — согласился Александр Сергеевич, — но этого же всё равно ничтожно мало. Топлива не хватит на полёт туда и обратно при таких мощностях и сроках. Взять хотя бы скорость — пятьдесят километров в секунду — это же непостижимо!
— Но реально. И всё происходящее только лишний раз это подтверждает. Вы забыли про третий компонент, что управляет реакцией.
— Господи… — Александр Сергеевич перекрестился. — Вы всё же добились этого.
Рыжов довольно кивнул.
— Да, мы ухватили за хвост нейтрино.
— Ухватили что? — подал голос сбитый с толку Аверин.
— На корабле есть антивещество, — Александр Сергеевич покачал головой. — Вы в своём уме?
— Хм… — Рыжов положил руки на штурвал. — Не понимаю, при чём тут я. Это не я спроектировал двигатель, не я его собрал по винтикам, и не я задался целью. Я ничем не отличаюсь от всех вас, и не вам винить меня в чём-то. Я просто стремлюсь к неизведанному, а каким именно способом… Не всё ли равно?
— С вами не поспоришь, — Александр Сергеевич поднялся со своего места. — Пойду, прогуляюсь. Надеюсь, вы не возражаете?
— Отнюдь, — Рыжов остался лаконичен. — На сегодня достаточно новых горизонтов.
— Но что это за антивещество? — спросил Аверин.
Рыжов отмахнулся.
— Вы забываете главное: это ваш, да и мой билет в космос!
— По крайней мере, теперь понятно, отчего вы с ходу не запихнули нас в центрифугу, — Александр Сергеевич покинул кабину под пристальным взглядом Рыжова.
Россия. Байконур. Гостиница «Центральная». «Откровение».
Вторую неделю кружила метель. Обслуживающий персонал гостиницы выбился из сил, разгребая сугробы перед центральным входом. Однако их стараний хватало лишь на каких-нибудь полчаса, после чего стихия снова заявляла о себе, сводя старания людей на нет. Посеребрённые деревья зябко стучали сучьями друг о друга. Они походили на заблудившихся путников. Путников что сбились с дороги и теперь вынуждены устало топтаться на месте. Они с содроганием ожидали путеводной звезды, однако та всё не восходила на горизонте, отчего надежда на исцеление неумолимо таяла.
Александр Сергеевич поплотнее укутался в полы серого плаща — в парке было безлюдно и это радовало. Так случалось, что пару раз, когда он выходил, одевшись «по гражданке», подышать свежим воздухом перед сном, на него тут же обращали внимание. Однако любопытство гостиничного персонала ограничивалось лишь мимолётными взглядами — на что-то большее эмоций местных «аборигенов» элементарно не хватало. Возможно, им было плевать.
Метель разогнала жизнь. Как минимум до утра в парке будет царить космическая идиллия: чёрно-серые тона, скопления снежинок-звёзд, колючий холод. Всё это будет вращаться в едином водовороте полуночных снов, поднимаясь всё выше и выше, пока не достигнет пределов мироздания — истоков жизни, — после чего стремительно рухнет вниз, одарив проснувшихся поутру людей ворохом повседневных проблем. А вальс за окном продолжится и дальше. Он будет кружиться, вращаться, сжиматься, подобно пружине механических часов, накапливая энергию будущих снов. Снов что в скором времени завладеют реальностью, не смотря на её отстранённость, — а в этом случае, многое изменится. Всё изменится. Нужно лишь поверить и, проснувшись, не закрывать вновь глаза.
Здание гостиницы заслонилось молочной пеленой. Под ногами скрипел снежный ковёр. Вокруг звенело серебро.
Александр Сергеевич на секунду замер. Огляделся по сторонам, не веря в реальность всего происходящего.
«А что, собственно, происходит? Вечер, как вечер — ничего особенного».
Александр Сергеевич наклонился. Подобрал полы плаща. Осмотрел снег под ногами.
