Нэнси судорожно вдохнула, звук был почти вскриком. Теперь все ее тело двигалось, толкая член в себя, насколько возможно. Он помогал движению, обхватив руками ее бедра. Фенн приподнялся на постели, его пятки уперлись в матрац, и он издал резкий стон, желая еще, еще. Руки Нэнси обхватили его бока и потянули его вверх.
Фенн ощутил, как соки в глубине забурлили и начали извергаться, вырываться наружу.
Нэнси ощутила изменение в нем, он еще сильнее затвердел, все его тело стало сильнее, жестче, напряженнее. И она была готова к этому. Смятение внутри было готово взорваться.
Ее тело напряглось, словно каждая жилка, каждый нерв втянулись внутрь. Она больше не могла вдыхать, сердце колотилось в напряжении, и ритм совпадал с ритмом ее движений. Потом наступил пик, она поплыла, воспарила, достигнув одной великой высоты, потом другой, оргазм пришел не одним изысканным всплеском, а серией головокружительных взрывов. Первые два или три распространились на ее сознание, так что коснулись ее всей, заставив каждый нерв вырваться из спокойствия, потом напряжение стало медленно исчезать, дрожь прекратилась, чувства отхлынули.
Ее плечи поникли, руки согнулись, не поддерживая ее, длинные темные волосы упали на лицо. Нэнси с улыбкой тихо вздохнула, когда наслаждение спало и его заменило глубокое удовлетворение.
Она медленно освободилась и легла рядом с Фенном, его сперма сочилась из нее по внутренней стороне бедра.
— Это было лучше, — еле выдохнула Нэнси.
— Всю работу проделала ты, — ответил Фенн, убирая сбившиеся пряди с ее мокрого лба.
— Да, но на этот раз ты здорово помог.
Они замолчали, их тела расслабились, мысли унеслись. Нэнси слышала, как дыхание Фенна постепенно становится глубоким и ровным.
Жила-была девочка со светлой косичкой,
Ходила в платьице пестром,
И когда была доброй, была очень добра,
Но когда была злой, то была монстром.
«Джемима» (неизвестный автор)
Походка монсеньера Делгарда стала заметно менее энергичной, а высокая фигура сгорбилась еще сильнее, чем обычно. На главной улице было темно и тихо, два паба еще не вынесли свою субботнюю ночную торговлю на тротуар, и шаги священника по бетону раздавались одиноко и громко. Лишь немногие витрины были освещены, а огни фонарей вдоль дороги светили слабо, отбрасывая тени, еще более угрожающие, чем естественная темнота. Опять стоял жестокий холод, с переходом от февраля к марту значительных изменений в погоде не почувствовалось. Священник поднял воротник пальто, задумавшись, только ли возраст виновен в том, что в кости проникает этот озноб. Он содрогнулся, ощутив, как холод кончиками щупальцев коснулся нервов.
Он различил впереди огни монастыря, хотя его обычно зоркие глаза словно застилала пелена. Голова болела, и холодный воздух не облегчал боль, а мысли были тревожны. Огни монастыря сияли, маня к себе, словно предлагая безопасное убежище, место уединения вдали от нависающей церкви. Но не ложное ли это убежище? Что пугает его в этом святом месте? Делгард отмел сомнения. В тех стенах нашла безопасность девочка, напуганный, ошеломленный ребенок. Но, возможно, этого ребенка кто-то использует…
В прошлом Делгард не раз сталкивался с таким феноменом, как «одержимость бесом», и помогал жертвам победить зло внутри себя, помогал их душе избавиться от шизофренических эмоций, которые сковывали и терзали сознание. В последние годы усилия от таких психологических битв стали чрезмерными для его изможденного тела, его ум (или душа) требовали все больше времени для восстановления. Впрочем, с возрастом и сломанные кости срастаются дольше. Он вдруг повернул голову, словно плеча коснулся бестелесный перст.
Улица пуста. Любители достопримечательностей исчезли, дожидаясь дня, а репортеры удалились на ночь, нетерпеливо предвкушая воскресное утро перед днем напряженного труда. Делгард снова взглянул на монастырь и ускорил шаги, отказываясь признать, что бежит от пугающей неопределенности позади к тревожной неопределенности впереди.
Проходя мимо обгоревшего остова гаража, он вдруг подумал о Джерри Фенне. Взволнованный репортер позвонил Делгарду на следующий день после ужасного инцидента, рассказал, что случилось, что сам видел, а потом… ни звука. Фенн исчез и никому не сообщал, даже собственному редактору, даже Сьюзен Гейтс, где его найти и что он делает. Делгард беспокоился о репортере — не впутал ли он Фенна во что-то, чего тот не мог понять и от чего, следовательно, не мог уберечься? Этот парень был не дурак, и его цинизм обеспечивал ему некоторую защиту. Но лишь до известной степени. За определенной чертой он был так; же уязвим, как и все остальные. Делгард вдохнул морозный воздух и выдохнул белое облачко — как будто вылетела душа.
У монастыря, заехав двумя колесами на поребрик, стояла патрульная машина, из которой полисмен наблюдал, как священник подходит к воротам.
Фары ослепили Делгарда, и он застыл на месте, словно парализованный кролик.
— Извините, — послышался голос из окна — Монсеньер Делгард, не так ли?
Фары погасли, оставив священника на несколько мгновений ослепленным. Он услышал, как дверь открылась, и различил лишь темный силуэт приближающегося полицейского.
— Не ожидал посетителей в этот час ночи, — послышался голос.
Ворота монастыря открылись, и полисмен отошел в сторону, пропуская священника.
— Спасибо, — сказал Делгард, входя в монастырский двор. — Ночью не было журналистов?
Полицейский хмыкнул.
— Исключено. Сегодня суббота. Они или в пабах напиваются до бесчувствия, или спрятались под одеяло в ожидании завтрашних великих событий. Большинство предпочли второе, насколько я знаю эту породу.
Делгард молча кивнул и, пройдя через двор, поднялся по трем ступенькам к главной двери. У него за спиной ворота со скрипом захлопнулись. Он позвонил и стал ждать.
Казалось, прошло немало времени, прежде чем дверь отворилась, и холод охватил священника с новой силой, наказывая за то, что тот какое-то время не двигался. В дверях опасливо показалась монахиня, ее лицо было еле различимо, так как свет падал из-за спины.
— Ах, монсеньер! — проговорила она с облегчением, и дверь открылась шире.
— Меня ждет мать-настоятельница, — сказал он, входя.
— Да, конечно. Позвольте проводить вас…
— Рада, что вы пришли, монсеньер Делгард, — послышался голос с другого конца вестибюля.
Мать Мари-Клер, настоятельница монастыря, а также глава монастырской школы, подошла к нему; на груди ее поверх серой рясы блестел серебряный крест, отражая падающий сверху свет. Это была маленькая женщина, худая и хрупкая, какими обычно бывают монахини, но, казалось, гораздо более суровая. На узкой переносице поблескивали очки, а невыщипанные брови придавали лицу строгость, которая, Делгард знал, на самом деле не была присуща этой женщине. Ее руки были сцеплены на животе, словно она непрерывно молилась, и священник подумал, что, возможно, так оно и было. Настоятельница встала перед ним, и он увидел в глазах за стеклами очков тревогу.
