– Анечка, милая, хочешь я встану на колени? Ну, помоги мне, пожалуйста, – пробормотала она, словно молитву, – я не могу так больше. Днем я боюсь всех и всего, а ночью меня мучают кошмары. Я не сплю…
– …и постепенно сходишь с ума, – закончила Аня.
– Да, – отняв руки от лица, Аревик взглянула на нее с ужасом. Сама она так боялась произнести это вслух, – и ты ничего не можешь сделать?.. Ведь ты все знаешь!
– Поешь и все-таки попробуй поспать, – ответила Аня, не придумав ничего лучшего.
– Думаешь, получится?..
– Выпей валокордин – он успокаивает. Больше у меня ничего нет, а потом что-нибудь придумаем.
– Хорошо, – Аревик вытерла слезы. Опять, как в самый первый день, появилось радостное ощущение материнской заботы, которой ей всегда так не хватало. Оставалось только слушаться «маму», спокойную и рассудительную, тогда все будет хорошо. Она повернулась к плите и улыбнулась, встретившись взглядом с огромными желтыми глазами на бледном асимметричном лице, взиравшими со сковородки; случайно упавший кусочек скорлупы показался выкатившейся слезинкой.
– Кетчуп дать? – Аня встала; не дожидаясь ответа, достала маленькую пластиковую бутылку, а рядом поставила синюю коробочку, – накапаешь тридцать капель и ложись.
Раздеваться Аревик не стала. Просто свернулась калачиком на диване, подсунув руки под голову и уставилась в окно. Голубой цвет неба успокаивал, а, может, это начал действовать валокордин. Аня опустилась рядом и накрыла ее лоб своей прохладной ладонью – от этого сделалось еще спокойнее. Аревик закрыла глаза, и последнее, что услышала, был шепот:
– Все будет хорошо. Не забывай, ты вечная…
На ее губах возникла слабая улыбка и через несколько минут дыхание выровнялось.
…Наконец-то вокруг ничего не рушилось и не взрывалось – Аревик окунулась в прохладный полумрак пещеры. Снаружи журчала вода и ласточки оставляли в небе свои замысловатые автографы; а еще она видела цветы – целый бескрайний луг, усеянный красными, желтыми, фиолетовыми точками, образовывавшими замечательный, неподражаемый узор.
В первый момент Аревик боялась пошевелиться, чтоб не спугнуть чудесное видение, ведь наконец-то Вечность нашла свое реальное отображение. Пьянящие цветочные ароматы, беспечно резвящиеся птицы, веселая мелодия ручья – все было прекрасно, но при этом Аревик чувствовала зарождение какой-то не имеющей названия силы, исполненной духом противоречия. Мышцы ног заныли в бездействии, тело требовало немедленно сменить позу, а ладони противно чесались – им надо было что-нибудь хватать, ломать… Сила эта росла, рождая состояние дискомфорта, и сознание подчинилось – Аревик осторожно вышла из пещеры. Боязливо оглядевшись, она увидела, что цветов гораздо больше, чем представлялось сквозь узкую дыру меж камней; увидела ручеек, терявшийся в траве. А еще запахи заполнили ее… Нет, нельзя находиться в таком месте и не собрать букет. Она принесет его в свою пещеру и будет любоваться до скончания века!
Аревик наклонилась и сорвала огромный красный мак с шелковистыми, полупрозрачными лепестками. И тут же внезапный порыв ветра опрокинул ее обратно в пещеру, а мак стал на глазах превращаться в розу – черную розу. Подняв взгляд, Аревик с ужасом обнаружила, что все цветы на сказочном лугу обращаются в черные розы, и ветер, срывая, несет их в пещеру. Это были уже не лепестки, а удушливая масса, набивающаяся в глаза, в рот, в нос. Аревик почувствовала, что задыхается… и вдруг пещера рухнула…
– …О, Господи… (Аревик услышала этот человеческий голос. Видение исчезло, но жуткое состояние удушья осталось). Что с тобой? У тебя судороги!..
– Я задыхаюсь, – простонала Аревик, – мне снились черные розы… они душили меня.
– Ты спала-то… – Аня взглянула на руку, но часов там не оказалось, – короче, я покурить не успела.
Аревик попыталась улыбнуться, но потом решила экономить силы. Ей стало казаться, будто убывают они с каждой минутой, поэтому лишь нащупала Анину руку и чуть сжала ее.
– Это продолжается третьи сутки. Скажи, что со мной?..
– Похоже, она умнее, чем я думала.
– …Она?.. – Аревик прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться и заглянуть внутрь себя, но попытка эта была по-детски наивной. Ей удалось представить кишки, сосуды, пульсирующее сердце (как в программе «Здоровье») – никакой Кати внутри не было, да и как она б могла там поместиться?..
– Да, она, – Аня кивнула, – знаешь, раньше существовала такая пытка – человеку несколько суток не давали спать. Сначала у него возникала слабость, потом появлялись галлюцинации и, в конце концов, он сходил с ума. Понимаешь, да? Все это неспроста, поэтому лучше тебе вернуться в портрет. Проигрывать тоже надо достойно. Все равно она прикончит тебя.
– Как прикончит? – испугалась Аревик, – ты ж говорила, что я вечная.
– Вечная. А тебя устраивает стать вечной сумасшедшей?
– Разве я не стану прежней, когда закончится эта жизнь?
– В том-то и дело, что нет. В этом наше счастье, но и наша беда. Мы начинаем снова такими, какими уходим, поэтому нам надо беречь психику. Мы можем не заботиться о физическом здоровье, так как получаем его вместе с новым телом, а, вот, душа остается прежней… Тебе надо возвращаться, – уверенно заключила Анна, – у тебя прекрасный портрет. Он не затеряется в запасниках, поверь мне. У тебя будет не одна возможность начать все заново.
Аревик задумалась, способна ли еще раз добровольно уйти из жизни, и тут вспомнила главное – она ведь не знает, где находится портрет! Больше того, существует ли он вообще – может, новые хозяева уже успели потерять его, или случайно облили керосином, или… Она обхватила голову руками, стараясь сдержать беснующиеся мысли.
– Художник, нарисовавший портрет… – она тщательно подбирала слова, – это брат Вадима – любовника Кати… он умер, а Вадим вчера продал коллекцию… – и замолчала, вопросительно глядя на Аню. Открывшийся ей тупик был полным и абсолютным. Усталое, растерянное сознание потеряло нить, которая могла б привести ее к выходу, поэтому отяжелевшие веки медленно опустились, – я не знаю, кто купил портрет… я жутко хочу спать… и жутко боюсь уснуть… об этом знает только художник… Иван его зовут…
Как не хотела Аревик проваливаться в заполненное кошмарами небытие, но сопротивляться сил не осталось. Анино лицо, еще секунду продержавшись в памяти, исчезло. А, может, Аревик просто отвела взгляд, потому что перед ней очень четко возникло окно. В нем имелось какое-то несоответствие, которое явственно бросалось в глаза, но никак не поддавалось осмыслению. И только через какое-то время Аревик поняла, что видит за окном дерево. Даже не важно, что оно по-осеннему голое, но как оно могло за ночь достичь высоты, с которой автомобили кажутся крошечными, а люди похожи на муравьев?
