— Ты знаешь, что должна делать?
Хлоя посмотрела ему в глаза светло и печально.
— Я знаю, — ответила она. — Мне совсем ничего не надо делать.
— Да будет благословенно смирение Избранного! — неожиданно громко провозгласил Хаджи.
— По воле Божией, — тихо сказал лорд Эргли и улыбнулся одной только Хлое.
Она едва слышно ответила только для него;
— Благословением Всевышнего!
Судья бережно наклонил руки, и камень словно сам собою скользнул в ладони Хлои. Она приняла его и отступила на два шага, сразу отдалившись от всех. Хаджи тихо произносил: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его…»
Мэр Клершоу еще раньше сел в кресло у стены, отвернувшись к окну. Теперь он снова немного отрешенно наблюдал за происходящим. Оливер Донкастер не сводил с Хлои восхищенных глаз. Он тоже стоял поодаль. Рядом с девушкой остался только прямой, собранный лорд Эргли.
Хлоя посмотрела на камень. С ним происходили очередные перемены. С каждой минутой его свечение становилось все ярче и одновременно глубже. Камень рос на глазах, но, может быть, так казалось из-за мерцания света в его глубинах.
Хлоя вспомнила Френка. «Бедный мой, — подумала она с жалостью и любовью. — Так и не понял. Так и не смог понять». Она поделилась своим состраданием с тем, что лежало у нее на ладони, и сразу, без подготовки, отдалась мощному и радостному порыву единения со всеми, добрыми и злыми, неразумно возжелавшими повелевать камнем. Сердце ее неведомо как, но с огромной силой собрало и объединило всех, от нее самой до Джайлса Тамалти, и заставило предстать перед камнем, с которым они пытались торговаться.
Внимательные глаза лорда Эргли не упустили и этот момент. Но когда Хлоя в экстатическом порыве склонилась над камнем, словно намереваясь спрятать сокровище в своей груди, судья отвел взгляд от светоносного чуда и мгновенно вобрал в себя общий план: стройную фигуру девушки, изгиб ее руки, открытое окно и небо за ним.
Там, в небе, тоже происходили перемены. Там возникло движение. Двигались облака, двигался сам воздух, превращая небосвод в подобие камня. Судья погрузил взгляд в призрачную грань — там был весь мир, все континенты, все моря и океаны, и корабли, плывшие по ним. Судья не мог разглядеть камень, везде он видел только движение, но прекрасно чувствовал, как из бесконечно далекой точки исходят колебания, подобные биению сердца; они пронизывают мир, они и вызывают в нем все движения, становятся причиной действий мириадов людских множеств. А потом, сначала случайно уловив взглядом быстрый промельк, судья увидел камни. Они возникали будто бы из ничего, с самых неожиданных направлении, как метеоры в августовскую ночь, и сквозь мешанину цветовых пятен мчались к одному, единому центру. Их одиночество на земле кончилось. Вырвавшись каждый из своего гнезда, преодолев преграды, установленные людьми, разъединившими их, они собирались со всего света и, мгновенно врастая один в другой, сливались в единое целое. Внутри камня, который и было миром, судье открылся на миг далеко-далеко в пространстве, а может быть, в каком-то ином измерении Один-Единственный камень, а затем Таинственное Нечто неуловимо слилось с самим собой, окружавшим его, и исчезло.
На фоне этих удивительных перемен стояла Хлоя и держала в ладонях все тот же камень. Странные цветовые пятна, перемежающиеся тьмой, вливались в камень, стекая по ее рукам, а позади нее в окне снова возникали привычное небо, привычный город, привычные дома.
Голос Хаджи воззвал:
— Да будет благословен Милосердный и Сострадающий! — Старый перс простерся ниц, обратив лицо к Востоку, в сторону священной Мекки.
Тронутый этим зрелищем, а может, и собственными детскими воспоминаниями, Оливер Донкастер встал на колени. Только лорд Эргли, все такой же прямой и сосредоточенный, стоял возле Хлои. А между тем великие метаморфозы продолжались.
Теперь сила молитвенного обращения Хлои шла на убыль, основная цель была достигнута, но оставалось еще кое-что, требовавшее работы ее воли. В какой-то момент руки Хлои шевельнулись, в этом движении был намек на то, чтобы взять камень, но воля призвала руки к порядку, и камень все так же продолжал покоиться на раскрытых ладонях. Голову Хлоя откинула назад, но глаза по-прежнему не отрывались от камня. Она ни на миг не ослабляла контроль, смиряя свою волю перед волей камня. Если раньше ей еще нужна была формула «Поступай как хочешь, или не поступай», то теперь нужда в ней отпала, теперь она даже не молилась. Сознание покинули все мысли, все ощущения. Она была только путь, в ней происходило нечто, и этого было достаточно.
Ни Хлоя, и никто другой не видели, как свершилось таинство Единения. Хаджи уткнулся головой в пол, мэр, кажется, вообще ничего не заметил, он все еще размышлял о своих обездоленных согражданах, а Оливер Донкастер смотрел больше на Хлою, чем на камень. Только взгляд судьи различил в вершащем суд камне словно бы вздох удовлетворения.
Он видел, как едва ли материальные камни возникали из пространства и пролагали пути сквозь тело девушки, окатывая ее световыми волнами разных оттенков и впечатываясь в камень у нее в руках. Но едва последнее сплетение света и тьмы влилось в Единственный оставшийся камень, едва судья подумал о том, что миссия Хлои завершена, как таинственный процесс обратился вспять. Только что сквозь тело Хлои к камню текли мировые волны, и вот они уже изливаются из камня, перетекая в руки, держащие его, поднимаясь к плечам, к лицу, к груди… Сквозь покровы одежд судья отчетливо видел, как тело девушки обретает подобие камня. Сначала свет озарил изнутри ее облик, потом в него вошли темные знаки Тетраграмматона. На глазах судьи тайна в ладонях Хлои начала таять, растекаться, умаляться в размерах. Чем меньше становился камень, тем совершеннее становилась плоть девушки, она сама наполнялась тем, чем раньше полон был камень. Неизъяснимая Протоматерия устремилась по единственному пути, проложенному единственной душой, единственной, но не одинокой. Ибо пока происходили все эти дивные перемены, глаза Хлои сияли навстречу ее земному повелителю неизреченной любовью, в них горел отблеск славы Господней, явленной зримо им двоим, и ничто не омрачало радости, объявшей их обоих. Камень перед ними был един с камнем, заключавшим весь их мир. И там, и здесь одна и та же сила властно заявляла о себе. Наконец величественное превращение свершилось.
Хлоя все еще стояла перед судьей с протянутыми руками, но теперь руки ее опустели. Зато в ней и вокруг нее словно нарождался свет нового ясного дня. В нем не было ни грозных световых вспышек, ни мелькания цветовых пятен, нет, просто из ее тела изливалось совершенное бытие, омывая и фигуру судьи, наблюдавшего за происходящим глазами обычного смертного существа. Этими глазами он видел, как на челе девушки, словно ночь ее нового дня, проступают черные знаки Тетраграмматона. Хлоя стояла, полностью уйдя в себя, а камень неторопливо шествовал сквозь ее природу, чтобы занять свое место в мировом порядке. Его таинственная зримость возвращалась в изначальную невидимость, из которой была вызвана когда-то для жизни в короне царя Иерусалима, Наместника Единого Сущего, властно повелевающего духами и людьми. Камень уходил, уходил от алчущих рук, тянущихся схватить его, от темных сознаний, вынашивающих планы его использования, от армий и тайных союзов, от корысти и грабежа, уходил открытой дорогой сердца.
