Глава 9
Король и Шут — Кукла Колдуна
Ты осталась с ним вдвоём,
Не зная ничего о нём.
Что для всех опасен он,
Наплевать тебе!
И ты попала!
К настоящему колдуну,
Он загубил таких, как ты, не одну!
Словно куклой в час ночной
Теперь он может управлять тобой!
Памяти Михаила Горшенёва (7 августа 1973 — 19 июля 2013)
Открывать глаза страшно. Что там, за сжатыми до черноты веками? Что принесёт новый день? Я чувствую движение, ухабы дороги, рёв двигателя. Я в машине. С кем и куда еду? Ещё несколько мгновений тишины, моего личного пространства молчания, прежде чем мир вновь поглотит меня своими бедами. Сколько способна вынести благодаря стараниям Аннет? Когда вновь сломаюсь и стану пустой? Сложный вопрос. Прошлое кажется ненастоящим, не моим. Воспоминания присутствуют, но нет физических отголосков. Эта боль, которая должна быть душевной, кажется ненастоящей, как из фильма. Словно бы это было и со мной, и нет. Как актриса, сыгравшая свою роль, но не вложившая в неё душу. Отсюда такой диссонанс, я боюсь вновь играть. Жить опять. А что если случится что-нибудь новое? Ещё более страшное? Я боюсь испытать эти эмоции ужаса, ведь знаю, что со мной было, но не знаю их силы. Жалею, что вернулась. И открываю глаза.
— Рональд! — тихо шепчу, скашивая взгляд влево.
Мужчина сидит за рулём, спокойно наблюдая за дорогой. Расслабленное лицо и движения, ни капли усталости или тревоги. Он одет по-дорожному, в военные штаны и чёрную футболку с символикой своего клуба, на руках шофёрские перчатки из тонкой кожи, волосы в беспорядке, на щеках щетина. Я почувствовала себя дома рядом с ним. В безопасности. Он пришёл за мной, спас. Теперь всё будет хорошо… "между прочим, твой дорогой Рональд один из нас…" — промелькнули в голове слова Генри. Кошки когтями пробежали по сердцу, вызвав неприятный холодок вдоль спины.
— Как ты себя чувствуешь? — в голосе искренняя тревога. Он смотрит на меня, внимательно изучая лицо. — Лея, скажи хоть что-нибудь!
Что я могу сказать? Что знаю, что ты не просто владелец клуба "Время"? Что ты кто-то другой? Вот что я должна сказать, после того как узнала о вампирах? Колдунах? О… ламиях? Как вообще могу говорить об этом, ведь я не сумасшедшая! Я живу в реальном мире среди реальных людей! Сверхъестественного не бывает, это сказки, это лишь фантазии! Так почему мне мерещится белый цвет волос? Почему моё обоняние такое острое, что запах бензина вызывает отвращение? Почему так чётко вижу мир? Столько всего случилось, как мне начать об этом говорить?
— Со мной всё хорошо, — хрипло ответила я, отворачиваясь к окну.
Мы ехали среди убранных полей, по трассе, ведущей неизвестно куда. Яркое солнце больно светило в глаза, заставляя жмуриться, но я всё равно упорно подставляла своё лицо его жарким лучам. Когда я в последний раз видела солнце? Когда дышала нормальным воздухом? Когда чувствовала лёгкое касание ветра из приоткрытых окон машины? Вот эти вещи возвращают меня на землю, уверяя в своей реальности. Они мои маяки, мои опоры для строительства связей, выстраивание мыслей в логическую цепочку. И они же привели меня к краю паники.
— Боже, Генри не врал, — невольно вырвалось изо рта.
Выпрямившись, уставилась прямо перед собой, плотно сжимая глаза, напрягая память и пытаясь вспомнить всё, что он тогда сказал. Вампиры, учёные, эпидемия, пандемия, лекарство, избранные, конец цивилизации…
— Так значит Валентайн всё же решился поделиться с тобой правдой, — заинтересованно проговорил Рон. — Рад, что он оказался не таким трусом, как я думал. Жаль, что он так долго медлил.
Прищурившись, перевожу на него взгляд.
— Останови машину, — попросила я.
Рональд послушно подчинился моей просьбе. Это удивило, ведь подсознательно я готовилась к отпору и осознанию нового предательства.
Открыв дверцу, выбралась наружу и сполна насладилась тёплым ветром, запахом земли, птичьей трелью вдалеке. Ржавая до желтизны степь, высохшая под палящим солнцем и никого. На многие мили пустота — только дорога, голубое-голубое небо без единого облачка, и поля. На горизонте кромки деревьев, вдоль дороги указатели скорости и столбики. Тишина страшная, как раньше, до Нью-Йорка, так хорошо и спокойно. Прислонившись к светло-голубому, местами покрытому ржавчиной, старому фольксвагену, блаженно закрыла глаза и откинула голову, наслаждаясь бабьим летом. Каждая косточка грелась, накапливая тепло, отдавая в затылке лёгкой тяжестью. Я проголодалась, но чувствовала себя так хорошо!
— Лея, — умиротворение было разрушено. Пришла пора возвращаться назад.
Рон прислонился к машине рядом со мной и также уставился на поле. Он разделял со мной это спокойствие, что, безусловно, было очень приятно. Коснувшись его руки, осторожно сжала, вспоминая своё безумство в том страшном месте.
— Кто ты? — тихо задала вопрос, поглаживая его руку подушечками пальцев, там, где самое мягкое место — между большим пальцем и указательным. Рону нравилось, когда я так делала. Так я пыталась показать ему, что не отвернусь от него, чтобы он не сказал.
— Колдун, — перехватив руку и разворачивая лицом к себе, ответил он. В светло-зелёных глазах мелькали льняные, как степное море, искры.
Ветер стих, оставив в покое мои волосы. Птицы умолкли, где-то вдалеке раздался гром. Обернувшись, увидела тучи. Они далеки, едва различимы на горизонте, только степь и давала возможность их увидеть. Скоро будет дождь. А может полноценный ливень. Мне было всё равно.
— Почему ты раньше не сказал? — заправляя непослушную прядку за ухо, чуть прищурившись от смущения, спросила. Я знала почему, но в моём вопросе мелькал другой вопрос: почему ты позволил ему?!..
— Потому что боялся за тебя, — непонятная тоска в голосе заставила напрячься, он что-то скрывал.
— Тогда почему… — я не смогла закончить предложение и беспомощно уставилась на Рона, пытаясь передать свои чувства.
— Лея, я пытался… так пытался всё сделать правильно, — обречённо проговорил он, отпуская мои руки и отходя в сторону. — Но что я мог сделать?!
— Ты мог выслать меня из Нью-Йорка, — закончила я. — Но что теперь говорить. Ты и сам знаешь, что со мной сделали, ведь верно? Ответь только на один вопрос. Им удалось? Они осуществили задуманное?
— Да, — приговор был безжалостным, холодным, как лёд и обжигающим, как пламя.
В горле запершило и, отвернувшись, прижалась лбом к горячей дверце машины. Перед глазами забегали мушки, ощутимо повело, но я упрямо сжала губы, вынуждая оставаться в сознании. Только в сказках молодые спасают мир. В реальности они гибнут в самом начале. Вот и меня убили. Теперь я ламия, страшное существо, способное трансформироваться в хладнокровного убийцу с кошачьими замашками. Я убила Аннет, отрубила костями! ей голову, а затем вырвала сердце. И теперь такое чувство, будто бы это я лишилась его, в груди пусто и гулко, как она и говорила — чувствительность отсутствует, проявляясь только в настоящем. Только на том, что происходит сейчас. Воспоминания остаются кадрами фильмов — я не способна была ими оживить себя.
