Потом он побежал к дому, прорываясь сквозь завалы срезанной травы, и она смутно ощутила в воздухе ее сладкий запах.
Она пошла за ним.
– Гарольд, что случилось?
Он взбежал по ступенькам крыльца. Дверь открылась, Гарольд вбежал в дом и захлопнул ее за собой. Фрэнни некоторое время помедлила, а потом подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как Гарольд плачет где-то внутри.
– Гарольд?
Плач продолжался.
Она вошла в дом.
– Гарольд?
Она пересекла прихожую и вошла в кухню. Гарольд сидел за столом, вцепившись руками в волосы.
– Гарольд, что случилось?
– Убирайся! – закричал он сквозь слезы. – Убирайся, я тебе не нравлюсь!
– Неправда, ты мне нравишься. Ты нормальный парень, Гарольд. Может быть, не самый крутой, но вполне нормальный. – Она сделала паузу. – Собственно говоря, принимая во внимание ситуацию, мне следовало бы сказать, что в целом мире ты мне нравишься больше всех.
Гарольд заплакал еще сильнее.
– У тебя есть что-нибудь попить?
– Кул-Эйд, – сказал Гарольд, шмыгнув носом, и, все еще глядя в стол, добавил: – Он теплый.
– Ну конечно, он теплый. Ты не принес себе воды из городской колонки?
Как и во многих других маленьких городках, в Оганквите за ратушей была своя колонка, правда, за последние сорок лет она была скорее предметом старины, а не источником воды. Туристы иногда ее фотографировали. «Вот колонка маленького городка на побережье, где мы провели свой летний отпуск. Разве она выглядит не забавно?»
– Принес.
Она налила по стакану себе и Гарольду и присела.
– Гарольд, что случилось?
Гарольд издал странный, истерический смешок и начал пить. Осушив стакан, он поставил его на стол.
– Случилось? А что могло случиться?
– Я хочу сказать, случилось ли что-нибудь конкретное? – Она попробовала свой Кул-Эйд и поборола гримасу. Он был не такой уж теплый. Должно быть, Гарольд ходил за водой не так давно, но он забыл положить сахар. Он наконец-то поднял голову и посмотрел на нее.
– Я хочу к маме, – сказал он просто.
– Ну, Гарольд…
– Когда это случилось, когда она умерла, я подумал, что это не так уж плохо. – Сжимая в руке свой стакан, он смотрел на нее напряженным, измученным взглядом, и это слегка пугало ее. – Я знаю, что для тебя это звучит ужасно. Но я никогда не знал, как я восприму их уход. У меня очень чувствительная душа. Вот почему меня так ненавидели эти кретины из дома ужасов, который отцы города считали нужным именовать средней школой. Я думал, что это может свести меня с ума от горя или, по меньшей мере, ввергнуть меня в прострацию на год… мое внутреннее солнце, так сказать… так сказать… а когда это случилось, моя мама… Эми… мой папа… я сказал себе, что это не так уж плохо. Я… они… – Он стукнул кулаком по столу, заставив ее содрогнуться. – Почему я не могу найти нужных слов? – закричал он. – Я ВСЕГДА мог выразить то, что хотел сказать! Это ведь дело писателя – уметь пользоваться языком, ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ Я НЕ МОГУ ВЫРАЗИТЬ СВОИ ЧУВСТВА?
– Не пытайся, Гарольд. Я знаю, что ты чувствовал.
Он удивленно уставился на нее.
– Ты знаешь?.. – Он покачал головой. – Нет. Ты не можешь этого знать.
– Помнишь, как ты пришел ко мне домой? И я копала могилу? Я была не в себе. Иногда я даже не могла вспомнить, чем это я занимаюсь. Так что если ты чувствуешь себя лучше, когда подстригаешь лужайку, что ж, прекрасно. Но если ты будешь заниматься этим в плавках, ты можешь получить солнечный ожог. Да ты уже получил его, – добавила она, критически оглядев его плечи. Чтобы не оказаться невежливой, она отхлебнула еще немного омерзительного Кул-Эйда.
Он утер рот.
– Я никогда их особенно уж не любил, – сказал он, – но я думал, что все равно почувствуешь горе. Ну, как если мочевой пузырь полон, то чувствуешь желание помочиться. А если умирают близкие родственники, то надо испытывать скорбь.
Она кивнула.
– Моя мать всегда была занята Эми. Эми была ее другом, – повысил он голос, впадая в бессознательную и почти жалкую детскость, – а я шокировал своего отца.
Фрэн вполне могла этому поверить. Бред Лаудер был огромным, мускулистым человеком. Он работал десятником на ткацкой фабрике в Кеннебанке. Вряд ли он толком представлял себе, что ему делать с жирным, странным сынком, которого произвели на свет его чресла.
– Однажды он отвел меня в сторону, – продолжил Гарольд, – и спросил, не педик ли я. Прямо так и сказал. Я испугался и заплакал, а он ударил меня по щеке и сказал, что если я всегда буду таким неженкой, то мне лучше убраться из города. А Эми… думаю, ей было на меня наплевать. Для нее я был просто неудобством, когда она приводила домой подруг. Она относилась ко мне так, словно я был неубранной комнатой.
С усилием Фрэн допила свой Кул-Эйд.
– Поэтому когда они умерли и я ничего не почувствовал, я подумал, что ошибался. Горе – это не подергивание коленного сустава, когда по нему бьют молоточком, – сказал я себе. Но я снова был одурачен. С каждым днем мне стало не хватать их все больше и больше. В особенности мамы. Если бы я мог хотя бы взглянуть на нее… столько раз ее не оказывалось рядом, когда я хотел ее видеть… когда я нуждался в ней… она была слишком занята Эми, но никогда она не относилась ко мне плохо. Этим утром, когда я проснулся, я сказал себе: надо подстричь лужайку, и тогда ты не будешь думать об этом. Но это не помогло. И тогда я стал стричь все быстрее и быстрее… словно стремился обогнать мои мысли… наверное, тогда ты и подошла. Я выглядел сумасшедшим, а? Фрэн?
Она наклонилась над столом и прикоснулась к его руке.
– С тобой все в порядке, Гарольд. Все это совершенно естественно.
– Ты в этом уверена? – Он вновь уставился на нее широко раскрытыми, совсем детскими глазами.
– Да.
– Ты будешь со мной дружить?
– Да.
– Слава Богу, – сказал Гарольд. – Спасибо Ему за это. Не хочешь ли ты еще Кул-Эйда? – спросил он робко.
Она постаралась улыбнуться как можно приветливее.
– Может быть, чуть-чуть позже, – сказала она.
В парке они устроили пикник: арахисовое масло и сэндвичи со студнем. Каждый выпил по большой бутылке Кока-Колы, охлажденной в пруду с утками.
– Я думаю о том, что теперь делать, – сказал Гарольд. – Ты будешь доедать свой сэндвич?
– Нет, я наелась.
За один присест Гарольд проглотил ее сэндвич. Его запоздалая скорбь не повлияла на аппетит, – отметила про себя Фрэнни, но тут же решила, что думать так нехорошо.
– Что? – спросила она.
– Я думаю, что надо поехать в Вермонт, – сказал он неуверенно. – Ты не против поехать со мной?
