— Шутка, — произнес он, и женщина перестала дрожать.
Шутка ли? Очень может быть. Но почему же ему так неспокойно? Даже у шутки есть своя определенная цель — рассмешить. Как может рассмешить смерть двадцати четырех человек? Розыгрыш? Злой розыгрыш, где нет места веселью. У розыгрыша другая цель. Напугать, разозлить, поставить в неловкое положение. Ну что ж, он напуган, зол и в таком же неловком положении, как всем известный слон из посудной лавки. Что ни движение, то грохот.
Дождь лил как из ведра. Они снова поравнялись с автобусом. Кирилл уткнулся лбом в холодное стекло и посмотрел на пассажиров «пазика». Сам не зная зачем, он начал их считать. Тех, кого видел, разумеется. Кирилл это понял, когда уже досчитал до тринадцати.
«Тринадцать, — подумал он. — С другой стороны может быть человек десять — двенадцать. Вместе двадцать три — двадцать пять. Черт!»
— А сколько сейчас времени? — спросил Кирилл.
— Девятнадцать сорок, — автоматически ответил парень с мобильником.
И снова мысли, словно мошки над прокисшим вареньем, начали свое движение. Кирилл не мог успокоиться. Слишком много совпадений. Дата, время, пассажиры… Хотя пассажиры — это еще не факт, их с противоположной стороны могло не быть вообще. Могло, но… Это не розыгрыш и не паранойя. Это предостережение. Предостережение, данное всем, кто оказался на остановке. Может, расчет был на то, что найдется хотя бы один человек, который остановит… Что он должен остановить? Автобус или ход времени? Такси поехало быстрее и обогнало автобус. Кирилл дернулся и обернулся. Все равно ему не удалось успокоиться.
— Если доеду, — услышал Кирилл голос парня, разговаривающего по телефону. — Да, чудик какой-то сзади мельтешит. Да не, лох…
Кирилл отвернулся к окну. У поворота на Милицейский поселок автобус их снова нагнал. У Кирилла появилось непреодолимое желание быть там, среди этих людей в автобусе. Нарушить ход чего бы там ни было. Он посмотрел на запотевшие окна автобуса. Мальчик лет десяти вытер стекло и помахал ему. Кирилл улыбнулся и помахал в ответ.
— Вы можете обогнать автобус? — спросил Кирилл у водителя.
Тот только фыркнул в ответ. Что это означало, согласие или отказ, Кирилл не знал. Но уже через пять минут «четверка» притормозила у остановки «Липки». Кирилл обернулся. Автобус был в трех машинах от них. Кирилл достал деньги, передал водителю и вышел на проезжую часть. Автобус подошел, когда Кирилл перечитал статью в пятый раз, пытаясь найти еще хоть какие-нибудь совпадения. Двери с шипением открылись, Кирилл поднялся в салон и сразу же принялся считать. Девятнадцать. В автобусе было девятнадцать человек с кондуктором и водителем. С Кириллом двадцать.
Он сел к окну и снова открыл проклятую газету. Ничего не изменилось. Страшная авария… 12 сентября… 24 человека… Это не их случай. Теперь Кирилл был в этом уверен. Почти. До места трагедии было еще километра полтора и одна остановка, на которой запросто могли зайти четыре пассажира. Могли, черт возьми! Кирилл снова занервничал. Он даже заелозил на месте, пытаясь рассмотреть, есть ли люди на остановке «Хайвей».
— «Хайвей», — прогремел голос кондукторши у его уха.
— «Хайвей», выходят?! — спросила полная женщина с выжженными гидроперитом волосами.
Она посмотрела на Кирилла, потом прошла вперед, к водителю. Автобус остановился. Кирилл даже зажмурился, но дверь так и не открылась. Автобус снова стоял в пробке. До места аварии оставалось метров триста. Кирилл достал телефон и посмотрел на часы. Время переваливало за восьмичасовую отметку.
«Это не наш случай», — хотелось закричать Кириллу, но он сдержался.
Двигатель взревел, автобус дернулся и снова замер. На светофоре на пересечении Обводной улицы и Варшавского шоссе загорелся красный свет. Кирилл посмотрел направо — они встали напротив заброшенного здания поста ГАИ. Оттуда угрозы ждать не приходилось уже лет пять. Кирилл повернул голову влево. Удивительно, но на Обводной не было ни одной машины. Ни мусоровозов, ни легковых, ни грузовых. Вот где фантастика.
Мусоровоз появился, когда красный свет начал моргать. Оранжевый «КамАЗ» несся, не снижая скорости, будто за рулем был не человек, а дьявол.
— Гастарбайтер, — прошептал Кирилл и пригнул голову.
Синяя «четверка» стояла у автобуса на пути дьявольского мусоровоза.
«Все верно, — подумал Кирилл, когда „КамАЗ“ начал вминать легковушку в бок автобуса. — Двадцать плюс четыре — двадцать четыре».
За грохотом искореженного металла пришла тишина. Из вспыхнувшего автобуса вылетела газета и, покачиваясь, опустилась на оторванное колесо «четверки». Правый уголок обгорел и еще дымился, но название все еще можно было прочитать:
Самые свежие новости
Наши новости настолько свежи, что иногда даже опережают события.
Мария Артемьева
Заброшенная дорога
© Мария Артемьева, 2014
Щелковское шоссе, г. Мытищи
Снова этот звук: жесткий хруст, будто кто-то перекусил рыбью кость. И шепот: «Соооняя. Ссоооняяя!» Ветер мазнул по лицу, зазвенело стекло. Ноги сдавило чем-то тяжелым. Трепыхаюсь, пытаясь освободиться, — ничего не получается.
Я заплакала и открыла глаза. На моей кровати сидит бабушка. В комнате темно, и я не вижу ее глаз, но чувствую, что она смотрит на меня.
— Бабуль, ты чего?
Тень в ногах кровати качнулась вперед, сухая морщинистая ладошка погладила меня по плечу и лицу. От бабушки привычно тянет прохладой, прелыми осенними листьями и сырой землей.
— Внученька… Бедная. Что ж такое? Опять?!
Да, опять.
Кошмары не отпускают. Хотя прошло уже больше месяца. И это очень странно, ведь сам момент аварии я не запомнила. Все случилось слишком быстро: чье-то бледное сморщенное лицо мелькнуло в темноте на дороге. Автобус накренился, в глаза хлынула темнота. И — все. Слишком мало, чтобы заработать серьезную психологическую травму? Вроде так.
Тем более что физически я не пострадала.
Когда нас вывели из опрокинутого автобуса, перепуганные родители тотчас отправили меня к бабуле, в ее деревню. Отдохнуть, поправиться. Набраться сил.
Это я и делала. Сачковала себе, жарилась на солнышке у реки, плавала в прозрачной бутылочно-зеленой воде.
За этот месяц я столько купалась, что, кажется, и сама пропахла тиной и ряской. Возле берега целые заросли. Когда зацвел водокрас, река сделалась как расплавленное серебро от белых чешуек лепестков, плывущих вниз по течению.
