Бабуля меня ничем не обременяла, сама возилась по дому и огороду, ни разу даже чашку вымыть не попросила. Думаю, она так радовалась, что наконец-то не одна в своей просторной старой избе на окраине деревни, что ей и в голову не приходило напрячь меня какими-то заботами. Просыпаясь по утрам, я слышала, как она тихонько позвякивает посудой, приготавливая мне завтрак. Или бормочет, то ли напевая, то ли рассказывая что-то самой себе под нос, расхаживая по двору. При виде меня бабуля поднимала голову:
— Что, Сонечка? Ты как? Покушать хочешь? — и всякий раз улыбалась мне до того ласковой, лучистой улыбкой, что у меня сердце екало.
Разговаривали мы мало. В отличие от предков, бабуля не страдала говорливостью. С ней было легко.
Убегая с утра на берег реки, я читала, валялась в траве, в счастливом одиночестве глядела на облака и ни о чем не думала.
Это был лучший месяц в моей жизни. Хотя порой казалось, что без общения со сверстниками все-таки скучновато. И, если бы в деревне жили девушка или парень моего возраста, я проводила бы время повеселее.
Но — увы! Бабулина деревня спрятана далеко в глуши. Далеко от железных дорог, пыльных автомобильных трасс. Сюда не просто добраться. Наверное, поэтому здесь мало жилых домов, да и живут в них одни старики.
Весь этот месяц я видела вокруг одни лишь старые, морщинистые лица. И настолько привыкла к ним, что даже странно было смотреть на собственное молодое, со всегдашним розовым румянцем лицо в старинном зеркале с бронзовой оправой, которое висело в сенях бабушкиной избы. Поверхность зеркала казалась туманной из-за того, что часть серебряной амальгамы осыпалась.
«Свет мой зеркальце, скажи…» — дурачилась я перед этим таинственным стеклом.
Но однажды среди ночи очнулась, стоя перед ним. И увидела себя в странном виде.
Все было залито красным: лицо, и волосы, и шея, и грудь, и ночная рубашка…
— Свет мой зеркальце… Почему я здесь? — спросила я шепотом. Мое окровавленное отражение смотрело на меня с тревогой. Ледяной сквозняк подул из щелей, защекотал босые ноги — и тут уж я проснулась по-настоящему. И закричала.
Ткань ночной рубашки пропиталась кровью насквозь и уже прилипла к телу. Багровая корка ссохлась, слегка потрескивала при движении и сладко пахла ржавчиной.
На крик прибежала бабушка. Запричитала, увидев меня.
— Сонечка, что такое? Девонька, доченька… Ах ты, напасти на нас!
Она заставила меня снять окровавленную одежду. Обтерла меня мокрым полотенцем — ужасный запах мяса и крови кружил голову и вызывал тошноту, но я старалась держаться спокойно.
Оказалось, никаких ран — порезов, ушибов, ссадин — на мне нет. Ни одной даже, пусть крохотной, царапины!
Но откуда взялась вся эта кровь? Чья она?!
Когда эта мысль пришла мне в голову — я задохнулась от ужаса.
А бабушка, вытянув палец, указала на мои ноги и сказала, качая головой:
— Где-то ты, детонька, бегала нынче…
Я опустила взгляд: цепочка грязных следов на полу тянулась от кровати к двери, от двери к печи, окну и столу и заканчивались… у зеркала. У моих ног. Перепачканных в черной болотной слизи.
Кислый ком подкатил к горлу, в глазах потемнело, тело обмякло. Обессилев, я едва доползла до кровати — бабуля помогла.
Она уложила меня, укрыла одеялом. И долго сидела в темноте, пока я не засну, что-то напевая себе под нос.
«Молодая кровь… Согрей меня вновь… Белый камень-алатырь…»
Слезы щипали глаза, я плакала, уткнувшись лицом в подушку, и почти не слышала, что там бормочет, сидя в ногах кровати, бабуля. Я быстро заснула.
* * *
После того случая кошмары начали повторяться чуть ли не каждую ночь. Странные образы бередили голову. Чьи-то лица, словно бы знакомые, но давно забытые — лица когда-то близких мне людей, — неожиданно всплывали из темноты и таращили испуганные глаза.
Я мучилась, пытаясь понять: действительно они знакомы мне или это только игра воображения? Глядя на них каждую ночь, я по новой привыкала и даже начинала скучать по ним. Но, как только мне казалось, что я и в самом деле узнаю их, — лица расплывались мутными пятнами, словно ил, поднятый волнением со дна реки. Они исчезали в черноте туманного зеркала, и я уже не могла вспомнить, как они выглядели. Знаю только, что у снившихся мне людей не было старческих веснушек и морщин. Это не были обитатели деревни. Ни один из них.
— Ой, Сонечка, ой, детонька… Чтой-то с тобой творится? Нечистый тебя водит, — сказала бабушка, когда я поведала ей о своих безумных, повторяющихся снах. — Этакое и не растолкуешь.
Бабуля качала головой и шепталась со своими подружками — старенькими и крепенькими, такими же, как она сама.
Теперь вся деревня посматривала на меня с какой-то… опаской. Бабки и старики, встречаясь со мной на кривой деревенской улочке или у реки, пялились исподтишка. А когда замечали, что я вижу их взгляды, отводили глаза, улыбались и торопились уйти.
Тогда-то в моих снах и появился этот звук — жесткий хруст. Словно кто-то поблизости перекусывает сухой рыбий плавник. И голос.
«Сссоня… Сссоня! Мы ждем, мы скучаем. Приходи!»
Этот голос каждую ночь звал меня из тишины и мрака.
Еще дважды я просыпалась после полуночи, чувствуя на себе бабушкин взгляд. Но, открывая глаза, оказывалась не у себя в постели, а возле зеркала. К счастью, не в крови.
Не знаю, где я побывала, разгуливая, как лунатик, по деревне, как и чьей кровью умудрилась вымазаться…
Почему-то мысли об этом меня почти не занимали. Гораздо сильнее беспокоило другое.
— Бабуля, а как мы с тобой сюда приехали? — спросила я однажды утром. Бабушка жарила блинчики на завтрак, а я, болтая ногами, сидела за столом и наблюдала, как крутятся пылинки в солнечном луче.
Бабуля обернулась, чтобы взглянуть на меня, и уронила ложку; липкое белое тесто расплылось на деревянном полу, как раздавленный слизняк.
Часть его сразу потекла в щель между рассохшимися досками и, наверное, закапала в подпол. Лицо бабули показалось мне таким же бледным и… ненадежно-текучим.
— Да что это ты, Соня? — воскликнула бабушка. Ее обычно мягкий голос звякнул, словно зазубренная крышка консервной банки. — Не говори под руку! — сказала она, нагибаясь за ложкой.
— Извини, бабуль, — сконфузилась я. — Давай помогу…
Я потянулась вперед, но моя расторопная бабуля успела раньше. Схватила ложку и принялась тряпкой вытирать сырое тесто с пола.
— Просто я действительно не помню, как тут оказалась, — объяснила я. — Мне почему-то кажется, мы приплыли по реке…
